Г-жа Шиловская была бы совсем хороша, если бы ее Ларош в своей развязности не теряла временами «лоска» природной парижанки.

Хорошо играл самоотверженного юношу Хиронари г. Аотаков.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 167. – С.3

Б.М. Бьернсон, 1905 г.

Чему более удивляться: самой пьесе, или ее автору, северному титану, который нашел в себе силы и свежесть, в годах Мафусаила, у порога могилы, написать такую яркую, свежую, юношески задорную «лебединую песнь». Размер настоящей рецензии не позволяет передать содержание пьесы: оно слишком разнообразно и глубоко, чтобы изложить в двух строках. Любовь, брак, молодость, старость, – в последних глубинах…

По внешности, – пьеса почти фарс. Не правда ли? Ведь это так смешно! А под срывами смеха – черные провалы глубокого человеческого страдания… И смех в этой пьесе – как ребенок, играющий на краю пропасти…

Такова вся пьеса, таков и главный персонаж пьесы.

Арвик. Боже мой, как он смешон! Как смешно «бродит» старое вино. Но, вглядитесь глубже, – и пред вами раскроется драма старости, когда «дух бодр, а плоть немощна», и еще глубже: конец брака, конец любви, после долгой, долгой супружеской жизни, от того, что муж сохранил свои идеалы, тогда как жена погрязла в мелочах. Брак и любовь клубком спутали человеческую жизнь, «проклятые вопросы» осложнились до нелепости, до абсурда, до смешного. Недаром, смех царит над пьесой Бьернстена!

Бенефициант, г. Бороздин, превосходный Арвик, загримированный автором пьесы, – и не даром: «не разберешь, когда ты шутишь, когда говоришь серьезно», говорить про Арвика, и в этом он весь, – Арвик – Бороздин – Бьернсон.

Детская наивность, с «себе на уме», неподдельная искренность с глубокой иронией над самим собою, и смех: от того ли, что смешно, от того ли, что до смешного грустно… Г. Аркадьев понравился менее: мало «от сердца». Не верится в жизнерадостность Карла Тоннинга.

Недурна Фру Арвик – г-жа Волховская.

В заключение – «Страшный Кабачок». «Кабачка», собственно, хоть бы и не было, «Кабачек» только декорация для главного в «Кабачке»: танец апашей. А это, действительно, «сюжет достойный кисти Айвазовского» как сказал Вафля. Описать не берусь, пасую. Скажу лишь, г-жа Отарова неподражаемая, бесподобная «апашка». А если не верите, – идите и смотрите.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 175. – С.3

– Как вам нравится Смоленск?

– Знаете, Москва куда лучше.

– Любите вы музыку Чайковского?

– Да, но это далеко не Бетховен.

– Ну, а г-жа Мунт в роли Норы?

– (Вздох) 0, Комиссаржевская… Я не такой пессимист, как мой собеседник: я не откажу себе в удовольствии слушать Чайковского при существовании Бетховена и видеть г-жу Мунт в той роли, в которой когда-то пленяла нас Комиссаржевская.

Итак, г-жа Мунт, как самодовлеющая величина.

Симпатичный и гибкий голос, искренний тон, свежесть чувства, хорошая школа, характеризуют артистку с лучшей стороны. Нора, как художественный образ, отделана артисткой тщательно и, в общем верно. Пожалуй, следует только «больше забывать о публике» и не принимать так часто «показных поз», лицом к публике.

Очень хорош был и г-н Аркадьев. В роль Ранка, помимо внешне-психического совершенства, г. Аркадьев внес много теплого чувства. А последнее его явление и уход проведены прямо художественно, и оставляют глубокое впечатление.

Не могу того же сказать про г-на Шатова: он не сумел создать образа Гельмера и лишь «читал роль», я бы сказал, «утрированно» правильным выговором, какого не услышите даже у тех московских просвирен, к которым отсылает Гоголь учиться русскому произношению, не говоря о художественном театре.