Несмотря на всю условность и учебный характер мартовской игры она поставила один из насущных вопросов, связанный с реорганизацией Красной армии в предвоенный период. Поначалу во вводных на игру присутствовали танковые бригады. Однако, решение на формирование тридцати мехкорпусов было уже принято и участвовавшие в игре представители Генштаба внесли соответствующие коррективы. Теперь в распоряжении командующих армиями были только механизированные корпуса. Это сразу же вызвало дискуссию о характере их использования. В отчете Генштаба КА по итогам учения было сказано следующее: «В процессе игры остался не совсем ясным вопрос использования танковых частей для поддержки пехоты при отсутствии танковых бригад. В основном были две точки зрения: одна – при прорыве в качестве поддержки пехоты выделять стрелковым корпусам танковые дивизии и вторая – прорывать оборонительную полосу артиллерией и самой пехотой, после чего вводить МК в прорыв»[38]. В числе сторонников растаскивания мехкорпусов на поддержку пехоты был начальник штаба 10-й армии генерал-майор Ляпин. Для решения задач поддержки пехоты он выделил от каждого мехкорпуса 2-й «игровой» армии по танковой дивизии, распределив их равномерно по стрелковым корпусам ударной группировки армии. Таким образом, уже едва ли не в первой игре с новыми соединениями возник вопрос о целесообразности ликвидации видового разнообразия механизированных частей Красной армии. Однако эти «сигналы снизу», к сожалению, в расчет при формировании мехкорпусов приняты не были.

Помимо трудностей, возникших с использованием танковых частей и соединений, шероховатости возникли в отработке действий еще одного рода войск – авиации. Тогдашний командующий 3-го дальнебомбардировочного корпуса Скрипко в своих мемуарах подверг проводившуюся игру резкой критике. Он писал:

«Мне была непонятна цель подобной военной игры, проводимой после совещания в Москве, где обсуждались очень конкретные практические задачи. И свои соображения я откровенно высказал генералу И. И. Копцу и заместителю руководителя игры начальнику штаба ВВС округа полковнику С. А. Худякову. Но план менять не стали. Такой жизненно важный вопрос, как организация взаимодействия дальних и фронтовых бомбардировщиков с истребителями остался незатронутым»[39].

Нельзя не отметить, что здесь перед нами очевидное послезнание. Взаимодействие дальней авиации с истребителями было актуально в конкретных условиях лета 1941 г, когда ТБ-3 и ДБ-3 оправляли штурмовать механизированные колонны противника днем. Последующие ночные полеты делали этот вопрос куда менее актуальным. Также Скрипко высказал недоумение относительно состава своего корпуса:

«Боевой состав корпуса руководители учений взяли не реальный, а произвольный. Чтобы десантировать одним рейсом воздушно-десантный корпус, потребовалось 1100 тяжелых кораблей ТБ-3. Именно таким количеством самолетов они и укомплектовали условно мой корпус. Должен заметить, что столько тяжелых кораблей до войны у нас вообще никогда не было. За все предшествовавшие годы промышленность смогла выпустить всего-то около 800 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, производство которых прекратилось еще в 1938 году»[40].

Однако в докладе по итогам игры планирование высадки и обеспечения десанта были признаны удачными. Деятельность в этом направлении как штаба 10-й армии, так и штаба ВВС округа (возглавлявшегося упомянутым Скрипко полковником Худяковым) была оценена безусловно положительно. Кроме того, в докладе было сказано следующее: «Необходимо также отметить, что захват переправ и организация переправ через р. Висла потребовала большого количества транспортной и боевой авиации, в этом случае для переброски десантных частей были использованы также самолеты ДБ-3, т.к. самолетов ТБ-3 не хватало»