Обняв её, она прошептала: «Мамочка…»

– Присядем, дорогая, – осторожно отстранив её от себя, женщина с беспокойством посмотрела на неё. – Как твои дела? – Всё так же изучающе на неё глядя, поинтересовалась женщина, когда они присели за свободный столик.

– Всё отлично. Ты как?

– Хотела, чтобы ты узнала первой. – Отвлеклась мать Сьюзен от тревожных мыслей за дочь. – Мы с папой решили попробовать ещё раз начать всё сначала… – закивала она головой, прикусив краешек губы и блеснув глазами.

– Так это же замечательно! – От души обрадовалась Татьяна. – Я так за вас с папой рада!

А что ещё могла сказать она женщине, считающей её своей дочерью, в подобной ситуации?

– Ты и правда за нас рада?! – Пыл женщины немного угас, замутнённый вновь возникшим подозрением. – Ты себя хорошо чувствуешь, дорогая?

– Замечательно. А от такой новости, так и ещё лучше. – Улыбнулась Татьяна для полной убедительности.

– Это как-то неожиданно… Ты ведь всегда была против. Говорила, что такое нельзя прощать…

– Как можно такое говорить?! Вы ведь мои родители. А РОДИТЕЛИ должны, просто обязаны быть вместе.

Принесли заказ, и Татьяна с аппетитом приступила к еде.

– Разве ты не на диете? – Вновь удивилась мать.

– Иногда я позволяю себе подобное послабление. Это же ужасно: постоянно хотеть есть и при этом всё время себя сдерживать. От этого и характер испортиться может.

– Ты у меня чудо! – Засмеялась женщина и окутала её любящим материнским взглядом, от которого Татьяне стало тепло и уютно.

Они ещё долго сидели, смеясь и разговаривая о Сьюзен, родителях, из чего Татьяна вынесла для себя кое-какие выводы, относительно той женщины, которой сейчас все её считали. Картинка получалась так себе: единственная дочь у родителей, зацикленная на себе стерва – истеричка. В прошлом журналистка, непонятным образом сделавшая себе карьеру и как-то неожиданно для всех ставшая совладелицей, а позже и полновластной хозяйкой крупного модельного агентства.

В матери же одновременно совмещались два прямо противоположных чувства к ней: материнская любовь и… ненависть, рождённая из сильной обиды за её категорическое неприятие и осуждение почти всего, что делала в своей жизни её мать. Первое в процессе разговора заметно начало брать верх.

После того, как в кафе уже стало сидеть прямо-таки неприлично, Татьяна предложила прогуляться, так как расставаться она и не собиралась, ведь ей так не хватало в своей обычной жизни матери: матери-подруги, матери-утешительницы, матери-советчицы… Причём в разговоре, о себе в обычной нормальной жизни она говорила в третьем лице, словно о её новой подруге, потерявшей мать, которой так нужен материнский совет.

Энджи, так звали её мать, с огромным удовольствием женщины, также нуждающейся в слушателях, делилась с дочерью собственным жизненным опытом, давала отличные советы. Как ни странно, Татьяна стала проникаться к этой совсем чужой женщине нежностью и любовью, которые может испытывать только дочь…

Расставаясь, они обнялись и на глазах обеих были слёзы радости, безграничного счастья и боязни, что это может никогда не повториться…

Возвращаться домой не было никакого желания, и Татьяна решила пройтись. Обращая внимание на архитектуру, она приходила в восторг от гротескности увиденного: всё было огромно, ярко, одновременно безвкусно и изысканно.

Темнело, и ей вдруг ужасно захотелось есть. Увидев заведение с вывеской Ресторан…, она, не колеблясь, туда зашла. Приветливый швейцар поинтересовался, заказан ли у неё столик.

– То есть, если нет, то мне и войти уже нельзя? – Возмутилась Татьяна, смутив при этом швейцара.