Из проулка вывернули новые лица, мужчина и две дамы. То были председатель с супругой и дочерью, миловидной особой лет восемнадцати.

– Аркадий Иваныч, – радостно прикладывал Вениамин руку к спине начальства. Супругу обозначил, аккуратно тронув локоток: – Надежда Артемьевна. Оленька.

Аркадий Иваныч осторожно кхекал и вытирал углы губ большим и указательным пальцами. Жена кисла от счастья, Оленька безбожно конфузилась, впоследствии неотступно прилипла к городской Нине и страстно пытала о чем-то. В доме председатель молчаливо и категорически стукнул о столешницу бутылку коньяка, извлеченную из внутреннего кармана пиджака. Уже после второй рюмки впервые подал голос:

– Значит, так. Завтре элеватор первым делом посетим. Не думайте, на всю округу сооружение. А механическую доильню осваиваем!? Не пуп колупать, семнадцать литров надой вынь да положь… По идее можно и концерт сообразить. У нас реквизит внутренний, мы и в поле другой раз развернемся так, что ага.

Володя умильно глядел:

– Нет, ну… элеватор – а как же!

Павел улыбнулся:

– Утро вечера мудренее. Это я как специалист обещаю.

Игорь Яковлевич изящно взмахнул стопкой:

– А я предлагаю за социализм. Миру-мир тем самым.

Теперь же раздался мелодичный и вместе настырный голос:

– Я что-то не поняла! Без меня мероприятие. Просто даже и уму не совсем постижимо!

В горнице образовалась фигуристая, смазливая молодая женщина с редким платком на плечах, укрепленном перекрещенными руками, что особенно подчеркивало высокую грудь. Она павой и вместе хозяйски плыла к столу. Тотчас ей угодливо подоткнули табурет. Разумеется, все взгляды оканчивались теперь гражданкой.

Однако впрямь, веселые синие глаза, которых уже хватало бы всякой привлекательной женщине, еще и осанка, смелость и умелость речи глубокого, емкого голоса. Игорь Яковлевич, например, о миру-мир запамятовал и тенькал тост о стопочку чаровницы:

– Вот мы и порадуемся, и пригладим обстоятельство доморощенным манером.

Уж и тот факт, что случилась собственной персоной Маша Спиридонова – у которой муж вахтовый и к которой так и норовят граждане с цитатами наведаться – навяливать излишне. Как на распоряжение Терентий скрылся и вскоре образовался с инструментом. Он радостно бухнулся в сторонку на стул, метко расположил гармонь на правой половине груди, душевно склонил голову и завел несколько дурным тенорком:

– Получил по голове, и рубашка вся в крове!..

Дальше то ли содержания не знал, либо считал, что весь смак истории пройден и остальное не стоит словесных затрат, стало быть, молча тянул меха, извлекая бравые звуки. Впрочем, зная манеру, Ильинишна затянула свою песню, грамотно присоединились бабы, гармонист красочно и прилично оформлял процесс… Следующий прилив самодеятельности, сразу отметим, начался примерно так же, было сообщено: «Эх, подруга в бигудях, знать, оформлена в б…х».

Вообще говоря, каких-то особых приключении вечер не явил. Гости умеренно доказывали достижения в культурной области панибратским перечислением имен знакомых сельчанам по кино и новостям; те лупили глаза, прохваченные жутью фактически непосредственного приобщения к высочайшим моментам советского бытия. Разве образовавшаяся Агафья Макаровна, незаметно внедрившись и окунув рюмочку, угостила столь скабрезными частушками, что прожженный Терентий от восторга начал свирепо топать свободной от гармони ногой, и приговаривать: «Иэх, в рот те дышло».

Вениамин, явившись, несомненно, первым номером текущего обстоятельства, надежно охранял священные фигуры гостей. «Неча, неча. Пшел отсель», – например, отслонял изошедшего чувствами к Игорю Яковлевичу Терентия. Умиленный критически председатель часов в десять отчалил с семьей, чуть не оторвал в прощальной тряске руку Павла. Следом тронулась Маша Спиридонова, не склоняясь на смелые притязания шахматиста – деревня, сами понимаете, законы общежития выверенные и наглядные. Там и прочие группировано откланялись. Собственно, Терентий запропастился первым (был обнаружен рано поутру Татьяной в бане в состоянии счастливом). Славно ослабевший Володя укатал хозяев на романтизм, ночевку на сеновале. Павла и Яковлевича устроили в горнице, на диване и добротной раскладушке.