А устать – не значит, что не встать…

Хороша бывает передышка.

Вон, смотри, целуется мальчишка

С родниковой нежностью опять.

Нет запрета пить из родника,

Если ты не поражённый скверной,

Мне судьбой даровано пока

Чувствовать, что где-то есть соперник.

Пусть болтают, что давно устал,

Не сияет слава в ореоле.

Пешеход не примет пьедестал,

Жизнелюб – перебедует горе.

Взяв тетрадь, ушёл на сеновал.

И, пока там сочинял рассказы,

Новый день в рассвете засиял,

Безо всякой скверны и проказы.

Что для тебя мои восторги,

Ты их в упор не признаёшь

И говоришь, что только в морге

Писатель истинный хорош.

Не закипаю от обиды,

Ты в нашем времени права.

Я говорю: «Мои планиды,

Пусть прорастёт на вас трава».

В забвенье легче человеку,

Сложней творцу, трудней поэту…

По целине, по белу снегу

Промчусь, как вихрь, и кану в Лету.

И до весны!.. А то до лета…

Нет, лучше до такой поры,

Когда известная примета

Лавиной скатится с горы.

Весь мир затих – там, за холмами,

Во чистом поле, за лесами,

Порвали ветры провода.

Нет электричества, беда!

Померкло торжество экранов,

Друг дружку люди признают

И сетуют, что очень рано

Ко сну сегодня отойдут:

«А раньше, помнится, лучину,

Коль в доме нету керосину,

В прищеп зажмёшь,

Кудель прядёшь…

Носки, перчатки, рукавицы —

Навяжешь, любо погордиться…

А нынче, милая, беда,

Порвали ветры провода!..»

Стоят соседушки, судачат,

Притопывая, снег толкут,

В карманы зябко руки прячут

Да ветры буйные клянут.

Мне заботы не дают

Ни минуты продыха.

Вместо крыльев – стропы пут,

Я живу без воздуха.

Ах, житуха ты моя,

Жизнь моя – без проблеску…

Рассержуся нынче я —

И заботы побоку.

Выйду в поле за межу,

Где хлеба качаются.

Посижу и полежу —

Жизнь ведь не кончается.

Перед взглядом: синь, простор,

Солнышко, как маятник.

Террикон встал на бугор —

Всем шахтёрам памятник.

Мой отец кромсал пласты

Так, что глыбы ахали.

Я с забоями на «ты»,

Я воспитан шахтами.

Мне заботы по плечу…

Возвращаюсь кряжем

И усталости шепчу:

«Мы себя покажем».

Душа моя свободна, как земля,

Которую покинули крестьяне,

Ушедший мир – полоска ковыля

Под ветром закипает на кургане.

Орёл иль коршун?.. Я сощурил взгляд,

В лучах, как в стрелах, кровью обагрился…

Нет, это думы чёрные парят,

С которыми ещё я не простился.

От них спасенье только в забытьи.

Цветите ковыли, бушуйте ветры,

Душа свободна на краю земли,

Свободна, как раскидистые ветлы.

Они хранят просёлки, большаки,

Хранят погосты, древние деревни.

Вершины их в полёте высоки,

И мощно корни держат нашу землю.

Радость долгая – не радость,

Радость вспыхнет, словно луч.

Ах, отпела наша младость

И скатилась с ясных круч!

Ах, отпелась, отплясалась,

Под гармонику и так.

Ты моей руки касалась.

Щёки рдели, словно мак.

Я к тебе, забава-пава,

Я к тебе не шёл – летел.

Месяц тонкий над дубравой,

Острый месяц-самострел…

Но никто меня не тронул,

Нас никто не разлучил.

Золотистую корону

Дождик осени накрыл.

Облетели листья долу,

Месяц нас не сторожит,

Вдоль дубравы в нашу школу

Сын Иванушка спешит.

Опускалась туча к волнам Дона,

Опускалась чёрною вороной.

Помутнел, подёрнулся он рябью,

Камыши звенели, словно сабли.

Отступали наши к переправе,

Ветры пели об отцовской славе.

Грязные не бриты долго лица,

Опалёны брови и ресницы.

Их встречал паромщик бородатый,

Жилистые руки, как лопаты.

Всех усаживал, что мать к обеду,

Перевёз. Благодарили деда:

«Ты прости, отец, за отступленье,

Мы придём ещё в твоё селенье…»

…Стали возвращаться наши к Дону,

И старик пришёл к родному дому.

Опустился к голубому Дону,

Отдал три земных ему поклона.

Раздобыл весло, паром поправил

И опять пошёл на переправу.

Подходили к Дону наши части,

Дед причалил. Слышит: «Батя, здравствуй!»