Иметь за стеной такое соседство, знать, что тут, за нашей спиной, копошится что-то злое и жадное, – ощущение было в высшей степени неприятное и, вместе с унылым настроением духа всего городка, делало пребывание в нем далеко не отдохновением; повторяю, нас спасали только поездки за город, в деревню, после которых можно было на некоторое время позабыть все скучные и дрянные мелочи, окружавшие нас… Но и несмотря на эти поездки, я бы не мог прожить здесь долго, если бы меня, в этом самом отвратительном гнезде госпожи Антоновой, не заинтересовала одна личность, жизнь которой навела меня на некоторые, в конце концов очень утешительные, относительно повсюду свирепствующего уныния, размышления.

С этим субъектом я и познакомлю теперь читателя.

В один из первых дней после моего приезда в городок, когда мы, отобедав, отдыхали – один в одной, другой в другой комнате – и когда в доме, на дворе и на улице царствовала невозмутимая тишина, в пустом зале вдруг раздался голос:

– Иван Иваныч, а Иван Иваныч!

– Что вам? – отвечал мой приятель из своего кабинета.

– Да мне бы два словечка хотелось…

Говоривший, повидимому, стоял на улице или на дворе и говорил в отворенное окно.

– Что такое, какие словечки? – шлепая туфлями и направляясь к окну, говорил мой приятель. – Здравствуйте, отец дьякон! – Какие словечки?..

– Доброго здоровья!.. Да я было хотел…

– Вы вот что скажите прежде всего, – перебил его Иван Иваныч: – бросили вы пить или нет и принимаете ли железо?

– Бросаю…

– Бросаете? Прекрасно… А железо?

– Да вот я об этом и хочу с вами потолковать.

– Что же такое?

– Да вступает ли?

– Что вступает ли?

Как ни прискорбно, а надо сказать, что приятель мой, попав в такую непроходимую глушь, как этот несчастный городок, и видя постоянную бедность и невежество самые поразительные, стал чувствовать себя и по своим знаниям и по средствам неизмеримо выше всего этого люда и усвоил себе некоторую покровительственную развязность в обращении со всем этим народом. Не знаю, виноват ли он в этом.

– Что такое, – продолжал он, усаживаясь у окна: – что такое «вступает»? Что вы тут толкуете? Куда «вступает»?

– Да железо-то… Точно ли, мол, вступает в это… как его?..

– В кровь, что ли? В организм?

– Вот-вот… в это самое… Точно ли, мол?..

– Ах, отец Аркадий, или как там вас, отец вы или кто, уж не знаю… Сколько раз я вам говорил – да! да! вступает! И именно вступает в кровь! За каким же чортом, спрашивается, я вам его прописывал? Ну, скажите ради бога, за каким чортом?

Отец дьякон кашлянул.

– Вы, – продолжал доктор, отделяя каждое слово, – вы пили, кровь у вас теперь – не кровь, а сусло… Понимаете?.. Сусло, а не кровь!..

– Позвольте, – перебил дьякон. – Господи помилуй! Да разве я об этом? Конечно, пьешь… Да нешто я об этом? Сусло! Я и сам знаю, что сусло.

– Ну так что же тут, о чем же тут разговаривать? Принимайте железо – и все!

– И, то есть, уж в самый корень вступит?

– Я не знаю, что это за корень… Вам куда надо-то?

– Да по мне бы в самую настоящую точку…

– Еще куда?.. В корень, в точку, еще куда?

– То есть чтоб в самую, например, в жилу?..

Дьякон ждал ответа.

– Знаете, что я вам скажу, отец дьякон, – довольно строгим тоном заговорил доктор. – Так говорить нельзя… Помилуйте! Да этакого разговора сам чорт не разберет… Что это значит – в самую точку? Где самая жила, а где не самая? Ведь это – просто чорт знает что такое! Что такое вы говорите?..

Дьякон и сам засмеялся.

– Чорт ее знает в самом деле, плетешь языком невесть что!..

– Ей-богу, ведь это невозможно!.. В точку да в жилу…

– Ха-ха-ха!.. – хохотал дьякон.