Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче,

утренюет бо дух мой ко храму святому Твоему,

храм носяй телесный весь осквернен;

но яко Щедр, очисти благоутробною Твоею милостию.

Глагол «утреневати» довольно часто встречается в церковных текстах. Интуитивно мы его понимаем правильно: «что-то делать с самого раннего утра». Белорусы иногда говорят «подхватиться»: «с утра как подхватился, так до обеда даже и не присел». В русском языке есть старинный глагол «сумерничать». Это тоже «что-то делать», но уже вечером, перед сном, в сумерках. Эти глаголы отвечают на вопрос не «что делать?», а «когда делать?» – предпринять некий труд в лучах рассвета или при свете заката. Утреневать – значит усердствовать в каком-либо деле с самого раннего утра. Когда мироносицы пошли проведать своего убитого Учителя, они «подхватились» ни свет ни заря, в утренних сумерках пробирались к пасхальной пещере. Мироносицы утреневали ко гробу. Так и человек, «ужаленный» любовью к Богу, к подлинной чистоте и святости, не может дождаться утра, чтобы вдохнуть воздух молитвы, отдышаться в храме Божием, заразить этой чистотой и святостью храм своего тела, запущенный и оскверненный.

После первого тропаря поется «И ныне и присно и во веки веков. Аминь», и звучит Богородичен, то есть молитва Богоматери, и в ней тоже – тоска о чистоте и святости:

На спасения стези настави мя, Богородице,

студными бо окалях душу грехми

и в лености все житие мое иждих;

но Твоими молитвами избави мя от всякия нечистоты.

Наши предки отличались прямотой и простотой нравов. Грязь называли грязью. Грех – грехом. Непопулярный глагол «окаляти» на русский перевести очень трудно не по причине богатства содержания, а из соображений деликатности. Однако именно это неделикатное слово будет звучать весь Великий пост, напоминая, чем грех «обогащает» нашу жизнь, как он «украшает» нашу душу. Пусть каждый переводит сам.

Множества содеянных мною лютых

помышляя окаянный,

трепещу страшнаго дне суднаго,

но надеяся на милость благоутробия Твоего,

яко Давид вопию Ти:

помилуй мя, Боже, по велицей Твоей милости.

Автор этих тропарей неизвестен. Молитвы очень древние. Хотя в Триодь Постную они попали только в XIV веке. Церковный человек привычен к таким текстам. Все наше богослужение выткано сложным узором покаянных молитв. Вот мы и привыкли. Но ведь этими словами молится вся церковь! Подумать только: эти молитвы звучат от лица каждого человека, молящегося в храме! Каждого! То есть именно я утверждаю, что сделал множество лютых согрешений, «окалял» свою душу грехами, это именно мой храм тела осквернен, именно я загубил в лености свою жизнь, «окаянный» – это про меня. И я соглашусь. А вы? Вы тоже такой? А ваша жена? А ваша мама? Если мы поем в церкви все вместе эти тропари, значит, никто не смеет сказать: «За себя говори!» Подписываюсь под каждым словом.

Ведь есть люди хорошие, праведные, благочестивые. Может быть, правильнее было бы молиться отдельно: вот – молитвы для грешников, а тут – молитвы для праведников. Ведь люди трудились, ограничивали себя, спасались, пока вот эти, которые плачут о своих реальных проступках, – и правильно делают, что плачут! – грешили, губили жизнь свою в страстях и похотях. Почему мы этими молитвами мажем всех одним миром? Пусть бы праведники благодарили Бога, а грешники в это время отдельно бы читали свои покаянные молитвы, например, у входа в храм, в особо отведенном месте. Зачем же людям благочестивым прикидываться кающимися? Мы ведь не грешили. По крайней мере, так, как этот… мытарь.

Гордость – детский грех. Или подростковый? Чем отличается гордость от тщеславия? Гордый, возношаясь, непременно унижает ближнего. Тщеславный гордится бескорыстно и безобидно. Оба состояния – ненормальны. Это болезнь. Великий пост предваряется евангельской «профилактикой» гордости. Ведь притча о мытаре и фарисее очень проста, она даже начинается с простой подсказки: