Он инстинктивно прошел маршрут, который прорисовал в голове, хоть и довольно поздно, понял откуда он его взял, но тем не менее он продолжал бежать, пока не наткнулся на одну странную поляну, на ней не росло ни одного деревца, ни одного кустарника, но прямо по середине и практически по всему диаметру этого кругового пространства, красовалась глубокая темная яма.

Начи подошел по ближе, заглянул в глубь, но ничего кроме черноты он не заметил. Свет и голоса, отправленные на его поимку, уже маячили позади него, и впереди, кстати тоже. Ему ничего не оставалось кроме, как забраться внутрь этого странного сооружения, спрятаться и надеяться, что его здесь не найдут. К счастью в этой местной достопримечательности были удобные уступы, по которым он благополучно спускался вниз и скрылся из виду, но даже так он не останавливался, скрывшись из поля зрения его надзирателей, а продолжал спускаться до тех пор, пока голоса, издаваемые его угнетателями, не стихли и не исчезли окончательно.

Начи затаил дыхание, в этот момент он мог услышать многое, и он услышал, до него стали доноситься странные звуки, которые он не мог соотнести с чем-либо знакомым, он стал спускать еще ниже, пока выглянувший из-за облаков лунный свет не прояснил всю ситуацию. На дне этого сооружения плавало сотни человеческих тел, они шевелились там и плавали в этом месиве, словно сотни опарышей в банке, которые продолжают бессмысленно двигаться. Картина была столь противной и шокирующей, что Начи откинулся прочь к стене, у него очень сильно закружилась голова, его чуть не стошнило, в этот момент фонарь засветил вниз прямо в сторону, где стоял пораженный первооткрыватель.

– Эй, ты! Крикнул один из надзирателей.

Начи посмотрел вверх и рухнул вниз, потеряв равновесие.

– Ну и недоумок.

– Он там?

– Да.

– Хорошие препараты все-таки им дают, они глупеют на глазах.

– Да. Ну, что ж оставим его там? Он ведь сбежал, а всем бунтарям тут и место? Ответил, один из следопытов.

– Так-то оно так, но приказ был доставить его босу, живым. Ответил другой.

– Вот ведь, не повезло, придется спускаться.

– Ага, столько времени уже прошло, а смотреть на это каждый раз противно.

– Разве? Ну, хотя отчасти я с тобой согласен, но я в свою очередь нахожу в этом, что-то прекрасное, типа высокое, понимаешь, искусство, что-то вроде этого.

– Да уж, извращенный у тебя вкус.

– Каждое произведение искусства заключается в извращении так или иначе.

– Это как?

– Ну скажем картина. Вот видишь ты ее, она тебя заинтересовала, почему?

– И почему же?

– Потому что в ней заключена похоть, все в этом мире всегда подводится к сексу, чувство обладания чем-либо, то есть оригиналом тебя пьянит ведь ни у кого другого такой больше нет и не будет. Каждый индивид на этой планете хочет быть особенным, но, что случается с тем, кто скажем захворал? Правильно, ему выписывают те же лекарства, что и остальным, тем самым подтверждая, что мы лишь серийное производство одного и того же художника, но скажи это человеку в лицо, что он ничем не отличается от какого-либо другого человека, сразу же начнутся резкие отрицания, может быть он тебе этого прямо в лицо и не скажет, все-таки не культурно проявлять отвращение в присутствии другого человека по поводу него самого, но внутри начнется процесс жесткого отрицания.

– Ну, а, что тебя в подделках не устроило, они ведь ничем не отличаются от оригинала?

– Что?

– Подделка.

– Подделка? Подделка-это подделка, она не стоит и гроша, потому что есть оригинал, всегда важен лишь оригинал. Это, что-то типа игровой реальности, ничто не сравнится с настоящей природой.