Однако здесь мы глубоко ошибались. Когда мы без проблем, но с чувством непритворного сожаления, сдали наш «Mercedes» в прокатное агентство «Budget» и прошли в здание аэропорта Орли, оказалось, что наш рейс задерживался на несколько часов. Примерно через полтора часа по радио объявили, что пассажиры, улетающие в Тель-Авив, должны подойти к информационной стойке. Там нам выдали непонятные талоны, на которых из десятка французских слов я понял только два: Merci и Pardon. Подавляющее большинство пассажиров, улетающих в Израиль, говорили на иврите, поэтому один из них объяснил, что за задержку рейса нам полагался бесплатный ужин и, возможно, гостиница за счёт авиакомпании.

Я вдруг, чисто по ассоциации, вспомнил, что когда мы всей семьёй, с ещё маленькими детьми, отдыхали в Ялте, мы тоже приехали, чтобы улететь домой, правда не в парижский аэропорт Орли, а в украинский (в то время советский) Симферополь. Я совсем не зря подчёркиваю географию воздушных ворот двух стран, именно в этом вся разница. В Симферополе нам сразу сообщили, что рейс (не только наш, а и все остальные) задерживается не на несколько часов, а всего на два дня. Вряд ли французские мадам и месье могли хотя бы приблизительно представить, что творилось в здании аэровокзала и прилегающей к нему местности. Вероятно на баррикадах Парижа во время революции было больше порядка, чем в крымском аэропорту. Предприимчивые жители окрестных сёл тут же, совсем не бесплатно, сдавали уголки своих жалких лачуг взволнованным пассажирам. Не без оснований тогда полагая, что через два часа полёта я буду уже дома во Львове, я оставил в своём кошельке всего двенадцать рублей, десять из которых пришлось заплатить за ночёвку на чердачном сеновале ветхой избушки. На оставшиеся два рубля я купил какое-то самое дешёвое печенье, которое и скармливал своим девочкам. Вот такой незабываемый финал нашего семейного отдыха в Крыму.

Эндшпиль англо-французского путешествия был, мягко говоря, более успешным. Когда я увидел на своём талоне число, обозначающее сумму, которую я могу потратить на свой аэропортовский ужин, я пришёл в, не такой уж и лёгкий, ступор. Простой расчёт показывал, что на эти деньги я мог бы накормить печеньем не только всех задержавшихся пассажиров аэропорта славного Симферополя, а и всех его работников, включая лётный состав и симпатичных украинских стюардесс. Чтобы не особо растекаться взбудораженной мыслью по древу, скажу только, что конкретно мой ужин состоял из лукового супа, антрекота с салатом, кофе с заварным пирожным и бокалом сухого красного вина. Правда неплохо, совсем не хотелось улетать не только в Крым, а даже в уже, ставший родным, Израиль.

Тем не менее, уже через час после ужина, мы оказались в салоне «Боинга». Самолёт только начал набирать высоту, а моя жена после деликатесного ужина уже мирно подрёмывала в своём кресле. Я тоже пытался прикрыть глаза и прикорнуть во время четырёхчасового перелёта. Но мне почему-то не спалось. В иллюминаторе мигали огни ночного Парижа. В голове проносились строчки из малоизвестной песни Владимира Высоцкого «В душе моей – все цели без дороги, Поройтесь в ней – и вы найдёте лишь Две полуфразы, полудиалоги, А остальное – Франция, Париж…». Истинный смысл слов гениального барда, я вспомнил только через несколько лет, когда побывал практически во всех столицах Европы. Воскресил их в памяти потому, что осознал, нет для меня на этой земле лучшего города, чем Париж. Оказалось, что Высоцкий только вторил Хемингуэю, который, ещё до него, писал «если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой». Я не жил с юных лет в французской столице. Но, по правде говоря, такого праздника души я не чувствовал в холодном и чопорном Лондоне, не испытывал в гламурной Швейцарии и не ощущал даже в беззастенчивой Барселоне и в молодцеватом бесцеремонном Мадриде. Просто французскую столицу обволакивала не только какая-то особая атмосфера безудержного веселья, пышной нарядности и напускной беззаботности, а накрывал фееричный цунами неприкаянной романтики и сказочного волшебства.