Он посмотрел в зеркало заднего обзора. Ночь расстилалась черным океаном, редкие уличные фонари, светящиеся в темноте, напоминали сигнальные огни судов, идущих двумя колоннами.

Согласно спидометру, после поворота ему удалось разогнаться до тридцати миль в час. Он попытался увеличить скорость до сорока миль, несмотря на спущенные колеса, но что-то стучало и щелкало под капотом, гремело и выло, двигатель кашлял, на большее автомобиль просто был не способен.

Он уже приближался к следующему перекрестку, когда фары то ли взорвались, то ли погасли. Точно Фрэнк сказать не мог. Столбы с фонарями стояли на достаточно большом удалении друг от друга, но Фрэнк все равно видел, куда едет.

Двигатель кашлянул, раз, другой, и «форд» начал терять скорость. Фрэнк не стал тормозить на перекрестке. Наоборот, надавил на педаль газа, но увы.

Отказало и рулевое управление. Руль только крутился в его потных руках, более ничем не связанный с передними колесами.

Вероятно, шины сорвало совсем. Диски высекали из асфальта золотые и бирюзовые искры.

«Светляки на ветру…»

Он по-прежнему не знал, что это означает.

И теперь, на скорости двадцать миль в час, «форд» сближался с бордюрным камнем по правую руку Фрэнка. Тот нажал на педаль тормоза, но она просто «утопла».

Автомобиль ударил в бордюрный камень, подпрыгнул, перескочил через него, по касательной соприкоснулся с фонарным столбом, измяв борт, и с грохотом врезался в большую пальму, что росла перед выкрашенным в белый цвет бунгало. В окнах зажегся свет еще до того, как грохот столкновения утих.

Фрэнк распахнул дверцу, схватил с пассажирского сиденья кожаную дорожную сумку, засыпанную осколками стекла, выскочил из салона, сбрасывая с себя все те же осколки.

Прохладный воздух показался ему обжигающе ледяным, потому что по лицу тек пот. Облизав губы, он почувствовал вкус соли.

Мужчина открыл дверь бунгало, вышел на крыльцо. Свет вспыхнул в окнах соседнего дома.

Фрэнк оглянулся. Облако светящейся сапфировой пыли надвигалось на него. Словно от огромного скачка напряжения, в двух кварталах позади начали рваться лампы уличных фонарей, и осколки стекла посыпались на асфальт. В сгустившемся сумраке Фрэнк, как ему показалось, разглядел высокую темную фигуру – расстояние между ними чуть превышало квартал, – которая направлялась к нему, но точно сказать не мог.

Слева от Фрэнка хозяин бунгало уже спешил по дорожке к пальме, в которую врезался «форд». Он что-то говорил, но Фрэнк его не слушал. Он не знал, от кого или чего бежит, почему так напуган и где надеется найти убежище, но все равно побежал, потому что знал: задержись он еще на несколько минут, его убьют.

Задний, без окон, отсек «доджа» освещали крошечные красные, синие, зеленые и белые индикаторные лампочки приборов электронного наблюдения, но основным источником света служил зеленоватый отблеск двух компьютерных экранов, отчего замкнутое пространство заднего отсека напоминало внутреннее помещение опущенного на глубину батискафа.

В удобных туфлях, бежевых брюках и темно-бордовом свитере Роберт Дакота сидел на вращающемся стуле перед двойным видеотерминалом. Подошвами отбивал такт по доскам пола, правой рукой дирижировал невидимым оркестром.

Уши Бобби были закрыты наушниками шлемофона, в дюйме от губ завис прикрепленный к нему маленький микрофон. В этот самый момент он слушал «Прыжок в час дня», исполняемую оркестром Бенни Гудмена классическую композицию, шесть с половиной минут блаженства. Рояль Джесса Стейси, труба Гарри Джеймса… Бобби с головой ушел в музыку.

Но при этом ни на секунду не упускал из виду происходящее на экранах. Правый был связан в микроволновом диапазоне с компьютерной сетью компании «Декодайн корпорейшн», перед зданием которой и припарковался фургон. Этот дисплей показывал, чем занимается Том Расмуссен в служебном помещении компании ночью со среды на четверг, точнее, в десять минут второго. Понятное дело, ничем хорошим он там заниматься не мог.