Кейти захотелось зажать ладонями уши Мэри и увести ее из кабинета.

Врач продолжал:

– Компьютерная томография в сочетании с сегодняшними когнитивными тестами и недавним анамнезом позволит поставить довольно точный диагноз. На данном этапе мы можем обсудить назначение ингибитора – препарата, который подстегивает коммуникацию между нервными клетками. У вашей матери может наступить некоторая стабилизация состояния, но данное заболевание неизбежно прогрессирует, миссис Бакстер, и я не думаю, что она сможет жить самостоятельно, отдельно от вас.

Все время, пока врач говорил, Кейти не сводила глаз с его губ. Он казался ей жутким предсказателем, которому известен финал любой истории. Кейти понимала, как паршиво себя чувствует ее мать, выслушивая все это. Ведь это означало, что на нее ложится большая ответственность.

– А мы не могли бы как-то помочь ей, если она будет жить у себя? – спросила Кэролайн. – Ведь за некоторыми людьми пожизненно ухаживают сиделки, не правда ли?

Врач покачал головой.

– Об этом вы можете узнать в органах опеки. Но, честно говоря, я не думаю, что пожизненное проживание сиделки – разумный выбор. По крайней мере, не при нынешнем финансовом положении.

Кэролайн наклонилась к столу – можно подумать, так все остальные не услышали бы ее. Кейти возмущенно наблюдала за матерью.

– Все это произошло так неожиданно, – произнесла Кэролайн негромко и доверительно. – И я лишена чьей-либо поддержки. Я знаю, нам очень повезло, что вы согласились принять нас сегодня, но для этого мне потребовалось несколько часов переговоров. Вы просто не представляете, через какие трудности мне пришлось пройти!

Доктор еле слышно рассмеялся.

– Да нет, представляю.

Его смех, похоже, воодушевил Кэролайн. Она наклонилась ближе и заговорила быстрее, почти скороговоркой. Женщина объясняла, как им трудно, как на время Мэри становилось лучше, но совсем ненадолго, как с каждым днем она все больше утомлялась и мыслила все более спутанно, а порой даже просыпалась среди ночи и думала, что Джек еще жив. А она, Кэролайн – мать-одиночка с двумя детьми, один из которых нездоров, а у второй завтра экзамен по английскому на уровень AS, а потом поступление в университет. Это выглядело ужасно – у Кейти было такое впечатление, что ее мать стошнило на ковер в кабинете врача. А Мэри сидела рядом и все это слушала.

– Сколько бы сил я ни прилагала, – продолжала Кэролайн, – я не могу добиться приема у психиатров или в департаменте труда и соцзащиты. Социальные службы упираются изо всех сил – мне говорят, что не могут ничем помочь, пока нет точного диагноза. У меня сильное подозрение, что всех очень устроит вариант, если я все возьму на себя. Это же какое финансовое облегчение для государственных структур! Все только и делают, что стараются спихнуть с себя ответственность!

«Включая нас», – подумала Кейти.

За окном, рядом с воротами больницы, скопились машины. Из открытых окон доносились звуки самой разнообразной музыки. На другой стороне улицы, между домами, расположилась детская площадка. Женщина качала ребенка на качелях. Рядом с площадкой стоял передвижной киоск с мороженым.

Если бы Кейти была храброй, она бы взяла Мэри за руку и спросила: «Хочешь, сбежим отсюда?». А еще она отчитала бы мать: «Нельзя говорить о людях в их присутствии. Ты и с Крисом так поступаешь, а он это ненавидит». А потом она вывела бы Мэри из кабинета, проводила в кабину лифта, и они пошли бы в парк, где Кейти купила бы своей бабушке мороженое «99» с шоколадной крошкой и посыпкой. Они сидели бы на скамейке, озаренные солнцем, и смотрели бы на малыша на качелях.