– А где вы родились? – спросил мужчина.

Ну, это совсем легкий вопрос.

– Я родилась, – ответила Мэри с непоколебимой уверенностью, – у моря.

Каждый день она чувствовала боль – так врезались острые края ракушек в ее ступни, когда она шла к воде. Каждый день она осознавала, что в жизни есть другие вещи, помимо веника, тряпок и экономии каждого пенни, и что мир состоит не только из отцовского дома и крошечного городка со скучными и незыблемыми правилами. На берегу было так много воды – столько, что она где-то далеко-далеко соединялась с небом. И слепая ярость моря помогала Мэри выживать.

– Море было прекрасным, – сказала она. – Посмотришь на горизонт – и можно прожить еще один день.

– В какой части страны?

– В мокрой и соленой.

Девочка снова рассмеялась.

– Если хочешь, я как-нибудь отвезу тебя туда, – улыбнулась ей Мэри.

Почему бы и нет? Они могли бы поехать на поезде, устроить пикник. Сняли бы туфли, побежали бы к морю, сели в лодку. Зажгли бы свечки и опустили их в воду – как тогда, давно, когда случилась беда с Пэт.

Мужчина, сидевший за письменным столом, кашлянул, перебирая бумаги.

– Вы знаете, какое сегодня число, миссис Тодд? – спросил он.

– Нет, – ответила Мэри. – А вы?

Мужчина встретился с ней взглядом. Его глаза сверкали. Это был хороший знак.

– Нет, если не посмотрю на часы.

– Вот именно! Ох уж мне эта молодежь со своими финтифлюшками!

Мэри ему польстила и хорошо понимала это. На вид мужчине было под шестьдесят. Морщины на лбу говорили о том, что его жизнь состоит из тревог, а темные тени под глазами намекали то ли на любовь к вину, то ли на то, что он подолгу читал ночью при плохом освещении. Но он был еще очень хорош собой, и лысина пока не наметилась…

– Как насчет даты рождения, миссис Тодд? Не могли бы вы ее назвать?

– Какую именно дату?

Врач явно смутился.

– У меня их две, – улыбнулась Мэри, надеясь разъяснить ситуацию. – Сначала была ужасная гроза над нашим домом. – Ба-бах! – Она хлопнула в ладоши, чтобы показать, как громко Пэт изображала гром, рассказывая историю появления Мэри на свет. – А вторая дата… Была ночь, совершенно ясная, никакого дождя. Но когда мой отец возвратился из паба и обнаружил у себя в доме ребенка, вот тут-то грозовые тучи и собрались – можете мне поверить…

Мужчина что-то записал на листке бумаги.

– Но он не виноват, – продолжала Мэри. – Отец возлагал на меня большие надежды, вот в чем беда, и он не знал, как быть. Нельзя же запереть мать с младенцем в угольном сарае, чтобы наказать их, верно? Так не наказывают. В общем, когда он закончил обзывать меня всеми жуткими словами, какие только есть на свете, он совсем перестал со мной разговаривать. Ни слова больше не говорил. Никогда. Вот ведь какой упрямец, да? Чтобы хоть как-то общаться, он оставлял мне короткие записки. – Старуха повернула голову к Кэролайн. – Ты помнишь эти записки?

Та покачала головой.

– Не думаю, что доктор хочет слушать твои рассказы. Ему нужно, чтобы ты отвечала на его вопросы.

Мужчина резко кивнул.

– Верно. Теперь я назову вам три слова, миссис Тодд, и потом попрошу их повторить. Готовы? Итак, яблоко, пенни, стол. А теперь повторите.

Глупость какая!

– Яблоко, пенни, стол.

– Очень хорошо. А теперь, будьте так добры, скажите мне, что это такое. – И врач показал Мэри то, чем он делал записи.

– Это приспособление для письма.

– Вы знаете, как оно называется?

– Письменная принадлежность.

– А это?

У Мэри в животе урчали чай и шоколадное печенье, которыми ее угостили до этой встречи. Как легко ее подкупили! Будь она проклята, ее дочь! Но теперь нужно было перехитрить этого мужчину.