– Но тебя же там не будет, – возразил Крис.

– Это верно. – Мать медленно кивнула, не спуская глаз с сына. – И тебе придется поверить мне на слово, Крис.

Она наклонилась, подняла чемодан и рывком выдвинула ручку.

– А мне с ней нравится, – сказал Крис. – Она меня смешит.

– Что ж, я очень рада, – ответила мать. – Но, возможно, это потому, что тебе для нее ничего не приходится делать.

Громкий крик чайки заставил Мэри замереть. Она сидела на удобной скамейке напротив церкви и наблюдала за тем, как птица пикирует и взмывает в небо, расправив белые крылья. Мэри переживала мгновения такого ничем не омраченного восторга, что ей вправду показалось, будто она еще никогда в жизни не была такой счастливой. Но стоило ей так подумать, как она ощутила аромат свежей выпечки и решила, что могла бы стать еще более счастливой. И, словно по волшебству, перед ней возникла девочка. Сегодня, несмотря на жару, она была в брюках и джемпере. Глупое дитя. В руке девочка держала коричневый бумажный пакет, от которого исходил божественный аромат.

– А вот и вы, миссис Беглянка, – сказала девочка. – Круассан. Только что из микроволновки.

Мэри взяла у нее пакет и указала им на небо.

– Чайка.

– Да, – согласилась девочка и села на скамейку рядом с Мэри. – Заблудилась, наверное.

Круассан оказался просто великолепен. Мэри проглотила его, откусив всего четыре раза, и поняла, что легко съела бы еще один. Облизнув с пальцев масло, она вытерла руку о подол юбки.

– Когда я была молодая, – сказала она девочке, – я могла сунуть в рот сразу пять вишенок. Просто прижимала языком, пока не лопались, а потом выплевывала косточки, и они разлетались по саду.

Девочка рассмеялась, наклонилась и похлопала Мэри по руке.

– Вечером, когда буду возвращаться с экзамена, я куплю тебе большой пакет вишен. Заставим маму заплатить. Она не откажется, потому что чувствует себя виноватой за то, что ругала нас. Сама увидишь.

– Ругала? – переспросила Мэри. – Не помню.

– Да, она просто жутко злится на меня из-за того, что я болтаю с тобой, а не готовлюсь к экзамену. На Криса она злится за то, что тот говорит про отца, а на тебя – за то, что за завтраком ты перечисляешь своих дружков.

Мэри стало немного страшно. Такие провалы в памяти.

– Я это делала? Правда? Обычно я веду себя очень прилично. А почему я о таком заговорила?

– Крис пожелал узнать, кто отец нашей мамы.

– И я сказала?

Девочка вытащила из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его.

– Ты сказала: Роберт Гибсон[6].

– Ах, Роберт! – Мэри прижала ладонь к щеке. – Он был великолепен!

Девочка улыбнулась.

– Да, ты так нам и сказала. А мама просто взбесилась. Теперь, когда всплыла информация об ее отце, Крис ужасно хочет повидаться с нашим. Но она и слышать об этом не желает, потому что папа живет со своей подружкой в нашем бывшем доме и у них родился ребенок, а это непростительное оскорбление.

– Что-то не припомню, чтобы кто-то взбесился.

– Ну… все относительно, да. То есть она не визжала, не орала и ногами не топала. Это была такая тихая злость, понимаешь?

– И я при этом присутствовала? Ты уверена?

Девочка смутилась. В ее глазах мелькнула жалость… Или Мэри только показалось?

– Прости, мне не стоило тебе о таком напоминать.

Это было похоже на то, как если бы она подошла к краю пропасти. Нет. На другое. Это было… как проснуться и обнаружить, что за ночь у тебя куда-то подевался палец на ноге или руке. Мэри не помнила никакого разговора на повышенных тонах. Она лишалась каких-то важных составных частей, и они не возвращались обратно.

Что сказал ей врач на днях? «Похоже, у вас спутано сознание, миссис Тодд». Тупица. Дура треклятая. Почему это не могли быть просто провалы в памяти? И почему она сама не могла выбирать, что вспоминать, а что – нет?