– Да, конечно. Кстати, ваша Джин такая умница! Мы с ней собираемся навестить Уолли.

– Я буду на связи.

– Ты же не обижаешься, Стив?

– Нет. Все хорошо. Позовешь Джин?

Джин взяла трубку.

– Сейчас свяжусь с Чандлером, а потом поеду в банк, – сказал я. – После этого буду ждать вас в офисе.

– Хорошо, Стив.

Я позвонил Чандлеру на домашний и едва успел его застать: он как раз уходил на работу. Рассказав, что случилось, я добавил:

– Уолли, по всей видимости, избили из-за школьного контракта.

Чандлер повел себя вполне ожидаемо:

– Где он?

– В Северной.

– Хорошо, Стив, я займусь этим вопросом. Справлюсь о его состоянии. Передайте Ширли, что я все улажу. Все до последних мелочей. Со вчерашнего дня его жалованье удвоено. Если эти сволочи думают, что меня можно запугать, пусть подумают еще раз. Займитесь Хэммондом и не стесняйтесь в средствах. Понятно?

Да, мне все было понятно. Но Чандлер, в отличие от меня, не рисковал собственной шкурой.

Настанет и мой черед, думал я. Тоже буду валяться в Северной со сломанными ребрами и сотрясением мозга.

– Хорошо, мистер Чандлер. Не желаете лично поговорить с Ширли?

– Лично? Я сейчас поеду в больницу. Там ее и увижу. – Помолчав, он добавил: – Похоже, наш журнальчик навел шороху.

– Похоже на то. – Я подумал про Шульца.

– Так держать, Стив. – Он повесил трубку.

Я сварил кофе, после чего поехал в бунгало Лучиллы. Она сама открыла дверь: рослая костлявая женщина со стрижкой «под мальчика», тонким носом и холодными зелеными глазами. В рубашке и слаксах она выглядела мужиковато – как и положено лесбиянке.

– Здравствуйте, Стив. Проходите. Наша бедняжка до сих пор спит.

Следом за ней я вошел в большую гостиную, обставленную разномастной мебелью, но вполне уютную. В комнате было множество книг. Чтобы заработать на жизнь, Лучилла писала статьи для журналов об искусстве и книжные обзоры для «Калифорния таймс».

Чандлер был о ней весьма высокого мнения.

– Как она?

– По-прежнему с фингалом.

– Она рассказала, как у нее появился этот синяк?

Лучилла кивнула:

– Бывает, дамы совершают глупые поступки.

– Двадцать тысяч долларов – немалая цена за глупость.

– Все зависит от точки зрения. Может, цена и не столь велика. Представьте, что вас обоих заставят уехать из этих мест. И вы потеряете работу, на которой вам платят тридцать тысяч в год.

– Не исключено, что вам тоже придется уехать. Чандлер не пожелает иметь ничего общего с воровкой.

Она негромко усмехнулась:

– Мой отрезок пленки уже у меня. Обошелся в две тысячи. Мерзавец требовал пять, но мне удалось его урезонить, и мы сошлись на двух.

– Откуда вы знаете, что он не припрятал фотографии?

– Зачем? Это легкие деньги. – Она снова усмехнулась. – Я, признаться, восхищаюсь им. Многие из здешних подворовывают. Так почему бы и ему не получить свое?

– Две тысячи и двадцать – это несколько разные суммы.

– Горди не дурак. Он понимает, с кем имеет дело. В конце концов, Линда похожа на богачку, а я нет. – Она смерила меня насмешливым взглядом. – Дорогуша, вы же купаетесь в роскоши. Или я ошибаюсь?

– Кто-нибудь еще заплатил ему? – спросил я, направляясь к двери.

Лучилла пожала плечами:

– Откуда мне знать? Но в одном я уверена: здешние мужчины – если не считать вас – не бьют своих жен.

– Может, и зря, – сказал я и ушел.

По крайней мере, теперь у меня была кое-какая информация. По словам Лучиллы, ей удалось сбить цену. Может, и у меня получится? Дело нужно уладить до выхода статьи о шефе полиции, чтобы у Горди не разыгрался аппетит.

Я поехал в банк.

– Присаживайся, Стив, – сказал Мэйхью. – Ты человек занятой, я тоже, так что к делу. Я оценил ситуацию. Можешь рассчитывать на овердрафт в пять тысяч долларов, не больше. Устроит?