После смерти родителей все в их квартире казалось новым и чужим. Здесь я когда-то впервые поцеловал Лену, вот рояль, под которым я ее обнимал. Лампочка-индикатор на телевизоре заклеена изолентой. Мама определила с помощью маятника, что через эту лампочку телевизор высасывает из человека энергию. На паркете – карандашная разметка, обозначающая энергетические разломы. Я ходил по гостиной, мрачно глядя под ноги, а из-за большой стеклянной двери на меня настороженно смотрел сын-дурачок, одетый в мою ношеную футболку.

Я оказался заложником родительской добродетели. Инвалид – тюрьма для близких, колодка на ногах. Никуда не пойдешь, не уедешь. Только и знай, что сиди при нем да горшки выноси. Родители взяли Ваню на воспитание, а теперь вот умерли в одночасье! При чем здесь я?! Да, сын – мой, но я от него уже отказался пятнадцать лет назад! У него нет отца! У него даже в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк! Чего он липнет ко мне, как банный лист! Жизнь моя поехала под откос. Вспомнил мать:

– Сука! Какая же ты сука! Хотела внука?! Получила! Мало! Даже после смерти хочешь, чтобы я жил по твоим правилам! Не выйдет! – шипел я. – Я родился мертвым не для того, чтобы в тридцать лет похоронить себя заживо!..

А может, я и не рождался вовсе? Может, акушеры меня так и не оживили? Тогда я мертв, я воплотился в каком-то другом, неправильном, искаженном мире…

Сбагрив тела родителей в крематорий, я решил по-быстрому сдать сына в интернат, надеясь еще успеть на рейс за океан. Посадил Ваню в машину и поехал договариваться.

Проезжая по узкой улице, мы увидели крупное существо в старой нейлоновой куртке и надвинутой на лоб шапке, несмотря на жару. Существо вяло плелось по тротуару, а вокруг скакали мальчишки с игрушечными ружьями и обстреливали его пластмассовыми пульками.

– Пошел отсюда! Пошел! Огонь! – кричал бойкий мальчик-вожак.

Оказавшись близко, я разглядел лицо существа. Слабоумный бродяга, загоняемый детьми, как древний мамонт. Он отвечал на стрельбу и крики невнятным мычанием и, неловко прикрываясь рукой, шел дальше. Я подумал было шугануть мальчишек, но тут хлопнула дверца, раздался визг тормозов, рядом бешено засигналили. Ваня выскочил из машины, едва не угодив под автобус.

– Заклинаю вас, уйдите! – тяжело дыша, крикнул он мальчишкам.

Мальчишки замерли, рассматривая новоявленного заступника.

– Не влезай, колобок, а то и тебя продырявим! – нашелся мальчик-вожак, и вся свора заулюлюкала.

Включив аварийку, я выскочил на тротуар и кинулся на мальчишек. Они отбежали недалеко и собрались дразнить нас, но я схватил пивную бутылку, валявшуюся рядом с урной, и швырнул в их сторону. Ваня вытащил из урны еще одну бутылку, метнул косо и попал в ногу слабоумному, за которого сам же заступился. Тот замычал и полез через кусты, подальше от всех. Извиняясь, Ваня кинулся вдогонку, но я его поймал за край футболки. Мальчишки остановились вдалеке.

Мы сели обратно в машину, колени и руки у меня тряслись, сердце скакало в груди, зуб на зуб не попадал. Кое-как завел мотор, развернулся. Судьба плотно навалилась на меня, как бывает в час пик в метро. Незнакомые люди, стоящие на расстоянии, вдруг оказываются прижатыми лицом к лицу, телом к телу. Невольно, даже если не хочешь, увидишь все прыщики, поры, волоски на щеке соседки, только что казавшейся безупречной. Моя судьба оказалась прямо перед носом. Задышала в лицо. Я почувствовал ее запах. Долго отворачивался, но в конце концов вынужден был ее рассмотреть. Вопреки ожиданиям и страхам, резкое укрупнение не отвратило меня. Боишься чего-нибудь, а когда доходит до дела – оказывается, не так уж и страшно. Я вдруг понял: хватит бегать от судьбы. От ее предложений.