Маман в это время строчила письма в «Комсомольскую правду» и «Известия», мол, ее, сознательную советскую гражданку, бросила несознательная дочь. А ей возмущенно отвечали: «Как вам не стыдно, товарищ, ваша дочь уехала на великую стройку создавать наше светлое будущее! Деньги вам высылает? Высылает. Значит, не бросила!» Деньги нам, надо сказать, платили очень большие по тем временам: полторы-две тысячи, поэтому я и матери отправляла и себя не обижала. Варька же там по понятным причинам с ума сходила – не на кого было изливать свое бьющее через край материнское чувство, по ночам со свечкой ходить, это она, наверное, в фильме про детство Ленина подсмотрела. Там его мать в такой же длинной белой рубашке ходила со свечой к будущему вождю пролетариата. В общем, в Ереване страсти кипели, а я драила палубы. Драила и при этом, естественно, училась в вечерней школе. Меня сразу же определили в 10-й класс, но я директору честно изложила свою позицию: «Алгебру не знаю, и знать не хочу, химию презираю, со всем остальным что-нибудь сделаю».

Наступили холода, и меня, наконец, перевели работать изолировщицей. Вот радость была! К тому времени начали для людей строить дома, значит, котельные рядом и отопительные трубы высотой метров двадцать с лишним. Нам выдавали шлаковату, на подъемнике поднимали наверх, и мы эти трубы оборачивали. На улице минус сорок пять, простор, красотища неописуемая, небо синее, солнце, сосны высоченные! Смотришь вокруг и думаешь, до чего же жить здорово!

Райское время было – с самолетов сбрасывали бананы, апельсины… В 60-х годах! Апельсины с неба! Сейчас бы так: идешь, а тебе с неба – бац! – апельсины с бананами валятся… Правда, мужикам выпивки не хватало. Водку-то не сбросишь! Но где наша не пропадала? Выпить хотели все – и романтические мальчики, и амбициозные комсомольцы – будущие вожаки, и уркаганы. Мороз! И вот начальство впало в недоумение – мужики в тайге как-то очень яростно начали уделять внимание своему внешнему виду, требуют привозить им гуталин и все тут! Это в тайгу-то! И выяснилось: наши умельцы гуталин намазывали как масло, высушивали, а там же спирт, потом соскребали и хлеб съедали. А начальство голову ломало – зачем в тайге столько гуталина? Ну, вовремя спохватились, испугались, что народ разбежится, и договорились в соседней деревне, что там будут брагу готовить. Бочками заготавливали. На улице минус пятьдесят уже, а работать мы имели право до минус двадцати пяти. Стройку-то не остановить! Ее за два-три года заканчивать надо было. Значит, необходим энтузиазм и задор. Без браги с задором туго. И вот мужикам стали наливать по полстакана спирта, выдавать рыбку солененькую ангарскую – омуля, хариуса, и отправлять наверх, на трубы. Пока поднимались, спирт на морозе улетучивался, а энтузиазм – нет. Но я не пила, у меня и так энтузиазма было навалом.

И на фоне всего этого я еще ходила в школу. А в школе вообще песня была! На занятия приходили в телогрейках, румяные с мороза, один другого краше. Народ собрался интересный, разный, но всех объединяло желание получить аттестат для повышения уровня будущей жизни. Я стремилась в МГУ, на журфак.

В это время к нам прибыла претенциозная дама, которая называла себя Мария Ангарская, дочь какого-то соратника Ленина, проживавшая в Москве на Тверской. И вот ее с этой Тверской прямо к нам занесло. Увидела она меня, чуть в обморок не упала, заохала, ручками захлопала – как же так, семнадцатилетняя девушка из Еревана, уже год на стройке, в мороз на такой высоте работает, а страна про нее ничего не знает! Это какая же находка для подъема нравственного самосознания народа! И накатала эта дочь соратника про меня в «Литературную газету». Отвратительная вышла статья! Финал меня так взбесил, что появилось желание дать этой Марии Ангарской по голове чем-то очень тяжелым. Для оживления черт лица. Все это безобразие звучало примерно так: «Юная девушка стояла на горе и грустно смотрела вдаль. Она вспоминала родной Ереван и тихо роняла слезы на снег». Слава богу, к моменту выхода статьи дама благополучно смылась к себе на Тверскую.