Правда, среди перемен, случившихся с Чжаном Ванли, были и нежелательные. За силу и гибкость, слух и зрение, за «шестое чувство», как и за другие достижения, приходилось платить. У Чжана сел голос, стал сиплым, свистящим. Изменился цвет кожи – она приобрела медный оттенок. А еще, как по секрету признался Чжан доктору, он совсем перестал интересоваться женщинами. Эти изменения не были запланированы, они появились сами по себе, и стали для Вакано неприятной неожиданностью. Видимо, это была оборотная сторона произошедших в организме пациента изменений – какие-то процессы были сцеплены очень жестко, один не шел без другого.

Петр опасался, что нечто подобное случится и с Мартой, и каждое утро с тревогой вглядывался в лицо жены, прислушивался к ее голосу – не зазвучит ли из ее уст тот зловещий не то свист, не то шепот, которым теперь изъяснялся Ванли? Но ничего подобного не происходило. Наоборот: голос у Марты Вакано стал звонче, сильнее, и она, прежде тихая, как мышка, стала все чаще напевать за работой. «Давно уж нет мечтаний, сердцу милых…», пела она, готовя компост; «И сказала я ему, господину моему…», напевала, сажая цветы – новые, только что выведенные ею цветы. Весь купол семьи Вакано уже был наполнен цветами и благоухал, словно сад весной – весь, кроме лаборатории и операционной, где было царство приборов. То и дело в их купол заходили жительницы поселка – взять у Марты саженцы новых цветов. А еще у нее просили рецепты изобретенных ею салатов, кексов, супов, еще каких-то новых блюд – Марта придумывала их каждый день. Рецепты, фасоны платьев, рисунки на шлемах и стеклах глайдеров – идеи лезли из нее, как тесто из квашни. В самое последнее время обычных придумок ей стало мало: Марта задумалась над чем-то большим. Посреди обычных дел – поливая цветы, или стоя за разделочной доской – она вдруг застывала, устремив глаза в одну точку, и что-то нашептывала, пока крик возмущенной печки не возвращал ее к реальности. «Понимаешь, – призналась она как-то мужу, – мне кажется, что я должна создать что-то совсем новое». «Какое-то соединение орхидеи с мать-и-мачехой? – уточнил Петр. – Или дуб, осыпанный розами?» «Дуб, на котором растут розы? Это ничего, я подумаю. Но я говорю о другом. О чем-то совсем новом, чего еще нет в мире, и что изменит… многое изменит. Конечно, не так, как твоя плазма, но все же…» На этом беседа обычно прерывалась: зачарованный красотой Марты, Петр начинал целовать жену. Да, Марта стала настоящей красавицей. К счастью, она не выросла (она и так была выше мужа), но стала чуть полнее. Глаза немного увеличились, губы стали упругими, кожа… ямочки на щеках… Да что говорить: Петр Вакано не мог налюбоваться своей женой.

…Размышляя таким образом, доктор дошел до купола родителей Марты. Дверь, узнав друга дома, сама открылась при его приближении. Петр вошел, и его окутал дразнящий аромат, от которого рот наполнился слюной.

– Что это? – спросил он у жены, выскочивший в прихожую.

– А, это я приготовила новый салат, – отвечала Марта. – Ничего вроде получилось, правда? Ты чего так долго? Я тебя жду, жду… Ты же знаешь – мне без тебя гулять скучно. И потом, мне надо тебе сказать…

– Все, сейчас пойдем. Вот только родителей поприветствую – и пойдем, – сказал Вакано. – А что ты хотела сказать?

Спустя несколько минут, когда они не спеша шли по заброшенной дороге, ведущей в старый карьер (их любимое место прогулок), Петр объяснил жене причину своего опоздания: появилась новая работа, причем срочная – прислали свои подробные заявки, а с ними базовые данные будущие пациенты. Надо было эти заявки проанализировать, выработать методику создания нового вида плазмы для каждого случая. Большое, кропотливое дело.