– Отлично сделано, дорогая, – сказал Вир. – Невероятно смешно.

– Не настолько смешно, сколько оригинально, – ответила Лидия, смело оглядевшая его с головы до ног.

Не обращая внимания на закипающее в нем раздражение, Вир рассмеялся и под аплодисменты публики шагнул в ее сторону. Идя сквозь толпу зрителей, он наблюдал, как спокойное выражение ее красивого лица постепенно меняется на более жесткое, а губы расползаются в презрительной полуулыбке.

Вир явно видел этот холодный насмешливый взгляд раньше, но уже и сам переставал верить этому своему ощущению.

Ему показалось, что неуверенность мелькнула и в ее глазах. Причиной тому мог, конечно, быть табачный дым или тусклый свет. Однако он вновь увидел в этом монстре обычную девушку. Ему захотелось взять ее на руки и унести из этого логова, подальше от этих пьяных свиней, их буравящих глаз и блудливых мыслей. Если ей необходимо дразнить кого-то и смеяться над кем-то, пусть этим кем-то будет только он. В памяти всплыло: «…вы не хотите, чтобы я била кого-нибудь, кроме вас».

Усилием воли Вир выбросил из головы эти злые слова, которые, несмотря на свой абсурдный смысл, оказались своего рода пророчеством.

– Позвольте все-таки сделать небольшое критическое замечание, – сказал Вир, останавливаясь в шаге от нее.

Она удивленно вскинула брови.

Вокруг них звучали приглушенные голоса. Кто-то раскашлялся. Кто-то громко рыгал. Тем не менее не оставалось никакого сомнения, – к их разговору жадно прислушиваются. В конце концов, здесь собрались те, кто делает для публики новости.

– Я имею в виду то, что вы курите от моего имени, – сказал Вир, указывая глазами на сигару в ее длинных, слегка запятнанных чернилами пальцах. – Сигара у вас явно не та.

– Да что вы говорите? – Лидия слегка наклонилась, всем своим видом изображая насмешливое недоумение. – Но это, между прочим, настоящая Тричинополи.

Вир достал из внутреннего кармана куртки изящный серебряный портсигар, открыл и протянул ей.

– Как вы можете видеть, мои длиннее и тоньше. Цвет табака указывает на высокое качество сигары. Возьмите одну.

Лидия скользнула по нему взглядом, бросила свою сигару в огонь, взяла из его портсигара, грациозно покрутила в пальцах и понюхала.

Очевидно, все это было проделано на публику, однако стоявший ближе всех к ней Вир успел заметить то, чего не могли видеть другие: на ее щеках проступил чуть заметный румянец, а грудь резко поднялась и опустилась.

Нет, Лидия владела собой не до такой степени, как думали, благодаря ее усилиям, окружающие. И Лидия была совсем не столь бесчувственной, циничной и непоколебимо уверенной в себе, какой казалась.

Вира так и подмывало наклониться к ней поближе и посмотреть, покраснеет ли она еще сильней. Проблема была в том, что он уже начал ощущать ее аромат, а это, как он понял вчера вечером, сулило ловушку.

Вир Эйнсвуд повернулся к зрителям, несколько из них уже обрели дар речи и соревновались в остроумии по поводу сигар.

– Прошу прощения, что прервал ваше развлечение, джентльмены, – обратился он к публике. – Теперь можете веселиться дальше. Выпивка за мой счет.

Не бросив назад ни единого взгляда, будто вовсе забыл о существовании Лидии, Вир направился к выходу.

В эту напоминающую ад таверну на Флит-стрит он пришел, чтобы расставить некоторые точки относительно своего утреннего появления перед исправительным домом. Серьезная роль здесь отводилась ее карандашу. Он планировал вернуть его наглой журналистке в подходящий момент перед толпой писак, с видом, прозрачно намекающим на то, что данный инструмент для письма был не единственным, что его хозяйка оставила в карете прошлым вечером.