Запись на обоях под датой «24-е. Конец осени»: «Давайте все-таки разберемся, почему я не просто не люблю, а прямо-таки БОЮСЬ разговаривать по телефону?! Страшусь до такой степени, что разбила стационарный аппарат, а мобильник выбросила. Провод стационарного аппарата раздраконила ножиком на мелкие финтифлюшки. Поверьте, оно того стоило! Одно неудобно – приходится постоянно заглядывать к соседке, узнавать, не звонил ли брат. Соседка обещала сообщать сама, я не верю, она старая, забывчивая».

Запись в историю болезни: «Больная У., которой не разрешено пользоваться письменными принадлежностями, ежедневно диктовала медсестре письма для старшего брата. Вот последнее, записанное накануне самоубийства. «Снова беседовала с главврачом. Он поклялся, на нашем этаже нет ни одного телефона. Их убрали, чтобы я скорее выздоровела. Только мне все равно. Прошлой ночью я поняла, любая человеческая голова – телефон. И моя тоже. Моя голова в любой момент может зазвонить! Братик, почему ты не рассказал мне об этом раньше?!»

Известный журналист Суворов набирал курс в институте. После очередного тура экзаменов приходит на кафедру, там письмо. Озаглавлено «От того, кого вы не приняли». Суворов заинтересовался, открыл. В письме абитуриент освещал неожиданные вопросы: «Хотя вы мой биологический отец, мне нет до вас дела. Я вырос без отца и до сих пор в вас не нуждаюсь. И еще – моя мать из-за вас пыталась покончить жизнь самоубийством».

Под впечатлением от прочитанного неженатый и бездетный Суворов стал разыскивать писавшего (Александр Ступак его звали). Выяснил, тот отбыл домой, в маленький северный городок. Суворов отправился туда же.

Прилетает, звонит в дверь квартиры Ступаков. Александра нет дома, зато в наличии его мама и бабушка, испуганные появлением московского гостя. Маму зовут Татьяна, бабушку Вера Матвеевна. – Да, десять лет назад я пыталась покончить с собой, – вынуждена признаться Татьяна, – Только не из-за вас, а по причине ухода отца Александра. – Зачем было сыну врать? – Я не совсем врала, – бледнеет Татьяна, – В юности влюблена в вас была, платонически, когда мы учились в одном институте. Показала Суворову свои студенческие фотографии. Суворов честно признался, что ее не помнит. Вера Матвеевна уговорила его остаться поужинать.

Пока она звенела на кухне посудой, а Татьяна бегала в магазин, журналист в тесной гостиной, напротив маленького телевизора, накатал Александру письмо. В котором просил впредь не обвинять людей голословно. Затем все сели за празднично накрытый стол.

Ничто не предвещало, что именно сегодня. Поздно было, после десяти ночи, сын уснул у себя, муж дрых у включенного телевизора. Голубые пятна по мужу прыгали – спящая красавица. Лида обулась и вышла. Без вещей. Правда, с паспортом. Да и то по случайности – он в кармане плаща обнаружился.

– Кто меня остановит? Что я делаю? – допытывалась она у таксиста. – Приехали. Вокзал, – равнодушно отвечал таксист. По счастью, у нее оказались деньги – в неиссякаемом кармане волшебного плаща.

Билетов не будет, надеялась Лида. Билеты на поезд присутствовали в необозримом количестве.

У вагона открыла душу проводнице. – Муж скотина? – взяла та быка за рога. – Да что вы! Он меня обожает. На руках носил. Еще совсем недавно. – Теперь лупцует? – Не было такого никогда!

Сойду на ближайшей станции, мужу придумаю, что сказать – решила Лида, и провалилась в сон, сидя на холодной плацкартной полке. Ее разбудили, когда поезд стоял – на новом вокзале, в новом городе.

– А как же ребенок, он маленький, – заклинала она новую проводницу, выйдя из вагона. – Проснется ночью, будет искать маму. Бегать по квартире в колготах. Полы холодные, он в колготах спит. – Помощь требуется? – всунулся милиционер, ухажер этой новой проводницы, которая так ничего Лиде и не ответила.