Не знаю, рассказывали родителям хоть что-то о моём поведении и, может быть, они поэтому бросили попытки моей социализации или утренние стенания наконец сработали, но однажды утром я посмотрела на папу своими заплаканными глазами и сказала:

«Папка, не води меня в этот садик!»

И больше меня туда не водили.

Помню, как в нашу группу в детском саду пришёл новенький мальчик по имени Рома. Напомню, что я была одиноко играющим в стороне интровертом, но почему-то новенький первым делом решил познакомиться именно со мной. Я была не против и осталась приятно удивлена его выбором. А когда пришло время прогулки, то удивление моё только возросло, так как новенький Рома решил и гулять рядом со мной. Помню, как мы с ним сидели на веранде и говорили по душам, если так можно выразиться о разговоре двух четырёхлеток.

На следующий день я даже шла в сад с охотой, думая, что если новенький опять ко мне подойдёт, то я буду рада. Но он не подошёл. Он вообще со мной не поздоровался. Когда я пришла, Рома уже играл во что-то с мальчиками и не обращал на меня внимания. Разочаровавшись в нём, я пошла играть, как обычно, сама с собой. Такое ощущение, будто Рома, придя домой и рассказав родителям, как он в новом саду весь день играл с девчонкой, получил нагоняй от сурового папаши и решил на следующий же день реабилитироваться. Эх, Рома, Рома.

По большей части моя религиозность в детстве проявлялась в традиционных празднествах, например, в поедании куличей и покраске яиц на Пасху. Мне нравилось красить яйца, покупать разноцветные пищевые красители, наклейки, разные посыпки и прочую ерунду, которой забиты магазины в преддверии Пасхи. Начиналось всё с самых некачественных красителей, которые иногда умудрялись проникать под скорлупу, и в итоге тебе могло достаться яйцо с синим или зелёным белком. Это сейчас есть выбор из разных фирм-производителей, а в то время он был между упаковкой пищевых красителей и луковой шелухой, которой мама пользовалась из года в год. Мне же хотелось красок.

Помню, что в тот год красители были по-прежнему отвратительные, поэтому мама дала мне покрасить всего лишь несколько яиц, по количеству цветов в наборе. Если мне не изменяет память, их было четыре: красный, зелёный, жёлтый и синий. Всё мастерство состояло в том, чтобы не передержать яйцо в мутной цветной воде, не дав таким образом окраситься белку, но при этом получить насыщенный цвет скорлупки. После окраски все яйца я натирала салфеткой, смазанной в растительном масле, тогда цвет становился глянцевым, а сверху прилепляла купленные тематические наклейки с надписью «ХВ». Все вроде окрасились нормально, но больше всего я гордилась яйцом, равномерно окрашенным в насыщенный розовый цвет, и уже предвкушала, как буду им «стукаться» с мамой или папой.

Мы сели за стол, и, конечно, маме надо было добавить толику религии в разговор, праздник же, как-никак. С невообразимой скоростью поочерёдное христосование превратилось в обсуждение недостатков друг друга.

– Все мы не безгрешны, – наконец сказала она, взглянув на папу.

Слово за слово, и мой папа, отличающийся особой вспыльчивостью, недолго думая, швырнул символ Воскресения Христова в виде яйца куда подальше, сказав таким образом, что есть с нами за одним столом сейчас он отказывается. Я молча сидела и ждала, пока накалённая моей мамой обстановка утихнет и наконец со мной кто-то «стукнется» яйцом. Дождалась. Все наконец обратно собрались за столом, и я стала искать среди окрашенных яиц своё любимое, но его нигде не было: ни в корзинах с яйцами на столе, ни в тарелках у родителей. Мои опасения подтвердились, когда я пошла проверять, какое же яйцо прилетело в результате папиного броска в стену. Да, то самое. Останки моего некогда красивого яйца беспомощно лежали в виде нескольких безобразных кусочков возле стены, а какая-то часть осталась и на ней.