– Я прекрасно помню всех, кто у меня внутри, – оправдывался он. – Что же касается возомнивших себя неизвестно кем, то пусть они сами отвечают за собственные фантазии. Мало ли что может кому-то показаться!? И если трезво соотнести свои претензии с достоинствами – то и несостоявшихся надежд станет меньше, и разбитых сердец, – подытоживал он.

Но все эти бесконечные перешептывания, многозначительные недомолвки и беспричинные подмигивания – приводили его в отчаяние.

– Ну что я им такого ужасного сделал? Что дало им повод для этих дешевых сцен? – недоумевал он. – Чем я мог их настолько разозлить?

На самом деле у окружающих была причина для постоянной пикировки Шкафа – этой причиной был он сам.

– Как он выглядит! Как держит дистанцию вокруг себя! Как корректен! – то и дело шептали вокруг.

Нечто подобное случается и у людей в период их взросления, когда на ком-то вдруг свет клином сходится, да так, что уже ни вздохнуть и ни выдохнуть, как у Ромео и Джульетты – если жить, то вместе и если умереть, то тоже вместе!

Да, но сколько лет им тогда было!?

И Шкаф, и его окружение уже давно вышли из пубертатного периода и представляли собой абсолютно зрелые объекты. Вероятно, это был тот уникальный случай, когда уже и в солидном возрасте вдруг теряют рассудок и, причем, все вместе – хором.

Шкаф не считал себя идеальным, и ему случалось ошибаться или быть резким. В целом он производил впечатление чего-то надежного, но когда ему случалось пребывать в дурном расположении духа, с кем не бывает, то и вешалки чувствовали это и помалкивали.

Как-то раз одна из Одноразовых (или Плебеек) не сдержалась и начала выкрикивать что-то совсем несуразное. И тогда Шкаф, недолго думая, так грозно скрипнул на нее, что от неожиданности бедняжка сорвалась с плательной штанги и в обмороке грохнулась на дно. Позже ее куда-то убрали, но это послужило хорошим уроком для остальных.

Именно этот эпизод с Одноразовой (или Плебейкой) и стал основой для небезызвестной истории с привидением. Когда Комната впервые услышала ее, то очень удивилась – зная характер «ее малыша», она не поверила ни единому слову. Поразмыслив, она все-таки решила, что было бы не плохо использовать эту историю в своих интересах: мол, Шкаф настолько влюблен в нее, что не может изменить ей даже с вешалкой!

И какое-то время она даже не распахивала окна и отменяла свидания с Ветерком.

– Пусть обо мне сложится впечатление, как о его верной возлюбленной, – плела она интригу.

Но когда изображать из себя монахиню ей стало совсем уж невмоготу – она решила действовать.

Комната прекрасно понимала, что все внимательно следят за ней. И стоит ей, к примеру, лишь чуть качнуть люстрой или пошевелить портьерой, как потом окажется, что таким образом она, будто бы, подает тайные знаки – не имеет значения кому и зачем. Ну, или какая-нибудь еще более несусветная чепуха – уже не однажды было проверено.

Именно поэтому Комната и выбрала в качестве основного тактического оружия для штурма иллюзорных твердынь Шкафа, которыми он окружил свою собственную персону – слухи и сплетни. И не важно, какую глупость ей придется озвучивать – важно, что Шкафу потом придется оправдываться.

Кому хоть раз в жизни приходилось оправдываться, тот знает, что напрасно даже пытаться возражать – тебя никто не будет слушать: и скучно, и малоубедительно, и слишком поздно…

Но планы планами, а к результатам приводят лишь поступки.

– Кто-нибудь может ответить мне, как поживает моя любезная подружка!? – приказным тоном осведомилась Комната. – Госпожа Моль! Ты, случаем, не задремала в своем чистошерстяном гнездышке?