– Отхлестать бы Хвостова крапивой, – бросил он.

– Что крапива. Лучше Абдулла.

Опять голос. Петрович взбесился, остыв, подумал, а зачем беситься, врач разберётся.

А в это самое время тридцатилетний Артём Сергеевич Хвостов – парень с лошадиными ноздрями, которые действительно сильно смахивали на лошадиные, так говорили посельчане, развалившись в кресле, потягивал коньячок «Наполеон» в кабинете и мучился поиском прибыльной идеи.

Хвостов знал, что потрясти карманы посельчан, а карманы в основном находились у баб, и заманить в клуб можно было только фильмами с убойной и любовной иностранной начинкой о мужественных мужчинах. Поселковые мужики на доске почёта не шли ни в какое сравнение с ними, а Трутень был просто никчёмном, дворовым участковым, разбиравшим хозяйственные склоки, драки… Фишкой Артёма Сергеевича были фильмы с панельными, страдающими девочками, на них женились миллиардеры в шляпах, на которых западали бабы. Они мечтали и устраивали полный матриархат. Мужики сатанели и очень хотели быть миллиардерами и шли на самые крайние меры. Они покупали вместо шапок, кепок, фуражек, картузов шляпы, но как под шапкой, кепкой, фуражкой, картузом, так и под шляпой находился мужик.

Пророкотал гром. Полосонула молния. Ударил шквальный ветер. Холодом понесло в открытые окна. Сорвался ливень. Продержавшись минут пять, затих.

Послышались шаги. Хвостов посмотрел на дверь. Закрыта. Осмотрелся. Никого. Шаги, раздаваясь всё сильнее и сильнее, приближались.

– Эй, – с пересохшим голосом позвал он. – Кто там?

– Я, – ответили, словно замороженным голосом.

Хвостов покрылся ледяным потом.

Шаги затихли. Хвостов прислушался, облегчённо вздохнул: почудилось. Нет. Артём Сергеевич не почудилось. Жди.

Идея завклуба была простая: хапнуть у посельчан приличный ворох бабок, выбраться из клуба и гульнуть вольным казаком не на российских просторах, мелковато, а на тихоокеанском островке. Остров был выбран, но как выбрать бабки из посельчан.

Промучившись час, забив голову не идеями, а желаниями, он посмотрел в окно. Станция, тепловоз с двумя вагонами, надпись «Интеллектуальный поезд».

– Нужно будет сходить, – буркнул Хвостов. – Посмотреть, что за интеллектуалы.

Захватив коньяк, направился в кинозал.

– Вадим (киномеханик), – крикнул, – запусти «Терминатора».

В который раз Хвостов его смотрел, не помнит, не это главное. Восторг и восклицания. Какая динамика, энергетика. А стрельба. Ух! Кажется, вот, вот Шварценеггер вывалится из экрана, прошагает по проходу и полосонёт по зрителю.

– Высший класс, Нигер, – выплясывая ногами, рубил Хвостов. Ему уже не кажется, что Шварценеггер вываливается из экрана. Он в таком состоянии, что ясно видит: Шварценеггер действительно вываливается из экрана и направляется к нему. Хвостов со страхом закрывает глаза, открыв, видит Шварценеггер на экране. – Вот это настоящее. Могут иностранцы мозги зрителю задрать. А что наши? Вадим, – заорал он, – после «Терминатора» воткни «Фантомаса». Он покруче. Ни один фильм пока до него не дорос.

– Да что мы фильмы почти все иностранные крутим, – ответил Вадим. – Скоро посельчане иностранцами станут и будут говорить, как там: вау, мужик.

– Иностранное просвещение. Оно более интеллектуальное, чем наше. А ты какой хотел бы?

– Наш. Например, «Белое солнце пустыни». Клёвый фильм. И космонавты его любят.

– Они его в Космосе любят, а на земле нет.

– Это почему?

– В Космосе безвоздушное пространство. А на земле воздуха до хрена, а дышать нечем. Понял?

– Нет.

– Тогда сиди в будке и молчи. Качай Фантома, а белое это ерунда. В нём нет накала. Не убойный фильм. Квёлый.