– Тут, Надежда, я с тобой полностью согласен…

– И еще два слова хочу тебе сказать, Герман… Те, кто выжил, и те, кто остался на поле боя той войны, очень хорошо знали, за что именно они отдавали свои жизни. Они погибли за своих любимых и родных, за своих детей, за свои дома… Вот кого и что мы защищали… А уже потом… Родину и Сталина… Сначала мы поднимались в бой… за своих любимых.

– Знаешь, я бы очень хотел записать все, что ты сейчас сказала, на пленку…

– Не стоит, да и о чем, собственно, мне рассказывать… Вы люди творческие… Это у вас богатое воображение… Да что такого героического я тогда совершила? Мне так думается, что истинный героизм лежит как раз в обыденности самой жизни. Суметь быть и остаться человеком, что бы вокруг тебя ни происходило, – это и есть настоящий подвиг!

– Ты, Надежда, все-таки не спеши с отказом… Подумай! Мы приедем и снимем. Сохраним твои слова на пленке… Мне думается, что придет время, появятся новые люди, которые захотят узнать другую правду. И попытаться понять то, о чем ты мне сегодня рассказала… Ведь это такая редкость… ты в военной гимнастерке, среди раненых бойцов, и ты же здесь, в студии, через тридцать лет, и все такая же молодая и жизнеутверждающая…

– Я подумаю о твоем предложении, Герман, но ничего не могу обещать…

– В любом случае не прощаемся… Давай я тебя провожу…

Через три недели Герман действительно позвонил и сообщил, что съемку фильма с ее участием руководство Центрального телевидения утвердило. Вслед полетели письма с объяснениями значимости создаваемого фильма в горком КПСС Тобольска, в исполком, горком комсомола и иные учреждения и организации сибирского городка, кои должны были обеспечить съемочную группу всем необходимым.

Ростова, правда, поначалу стала отнекиваться, но потом согласилась. Хотя и корила себя впоследствии. Уж больно много суматохи и толчеи принесла с собой эта съемочная группа в ее размеренную жизнь.

Для первого съемочного дня были приглашены местные школьники-следопыты. Их вопросы и ее ответы, по мнению режиссера фильма, могли бы помочь Ростовой вновь пройтись по зарубкам своей памяти и вспомнить о днях той суровой войны.

Надежда Федоровна ждала телевизионщиков, почитай, с раннего утра…

Замечу, что привычка чуткого и короткого сна осталась у нее еще с войны. После Победы врачи прописали ей килограммы успокоительных таблеток. Однако же Ростова, как медсестра, прошедшая войну, а затем много лет работавшая сначала санитаркой, а в последние годы нянечкой в районной больнице, таблетки не признавала. В деревне, где она родилась, жила женщина-травница. Они были знакомы еще до войны. И если возникала какая-либо лихоманка, то бабушка везла внучку Надежду к ней в деревню. На чистый воздух, покой и настои из этих самых трав. И после войны, пока та женщина была жива, Надежда приезжала к ней.

Кстати, санитаркой после войны она работала потому, что не имела высшего образования. В то время не столько высшее образование, как наличие партбилета было пропуском должностного роста, но у Надежды Федоровны не было ни того ни другого. А в городской больнице Тобольска, куда она пришла работать после демобилизации, ей, как простой санитарке, уже ничего не предлагали.

Однако же вернемся в квартиру Ростовой.

В ожидании съемочной группы Надежда Федоровна сидела у распахнутого окна, изредка бросая взгляд на двор, наблюдая за тем, как под лучами теплого весеннего солнца нежились воробьи в лужицах, соседки на лавочках, дети в песочнице.

Те, что были постарше, пускали самодельные кораблики с парусами, а затем бежали вслед за ними, наблюдая за тем, как они преодолевают мусорные заторы, борются с периодически набегающей бортовой волной, образовывающейся от пролетающих мимо машин, и как их в конце концов выбрасывает-таки на металлические решетки канализационных люков…