Через час мы с Робом, при полном, максимально возможном в нашем положении, параде садились в  лимузин. Подол платья то норовил за что-то зацепиться, то задраться, обнажая мою совершенно не подходящую к туалету обувь. Но я в номере успела порепетировать это дело, так что изумленных взглядов вокруг пока не замечалось. Шофер открыл нам двери на заднее сиденье, помог усесться и мы плавно тронулись на первый в нашей жизни торжественный посольский прием.

Приём сильно напомнил мне то ли индийский фильм, то ли эпизод съемки детской сказки на всесоюзном кинообъединении «Юность» – стразы, яркие странные платья и диковинные головные уборы, немыслимые сочетания цветов, экзотические лица и ритуалы. В вестибюле посольства нас встретил Жозе (слава богу, он сам представился, по тем воспоминаниям, которые у меня остались от наших с ним двух встреч, на темной аллее и в палате реанимации, я бы его сроду не узнала!), нормальный, кстати, парень, с очень неплохим русским языком. Мы поболтали с ним немного, я узнала от него детали того ночного происшествия.

Оказывается, той ночью он был в гостях у друзей в первом корпусе общежития. Засиделись, заболтались, и затем он пошел к себе домой, во второй корпус, уже ближе к полуночи. Вечер был довольно тихий и теплый, друзья в комнате изрядно накурили, что для него, некурящего мальчика, было тяжеловато, и от этого у него разболелась голова. Поэтому прежде, чем зайти в подъезд своего корпуса, он решил прогуляться еще немного по скверу, подышать чистым воздухом. А дальше, как водится, – компания хулиганов, «дай закурить», удар по голове и он больше ничего не помнит.

Он жарко и страстно благодарил меня за спасение, за то, что я сдала кровь для него, целовал мне руки. Роб рядом приосанился и гордился женой. Мне было так приятно, что я даже волноваться по поводу всего происходящего вокруг меня перестала. Я чувствовала себя героиней и спасительницей, немного конфузилась от велеречивых благодарных речей Жозе, и бормотала что-то вроде расхожего «на моем месте так поступил бы каждый!».

Прием состоял из небольшой торжественной части, в ходе которой перед собравшимися выступил отец Жозе, король Сароссы Манук Шестнадцатый, и последующего банкета. Речь король поизносил на своем, видимо, каком-то местном, африканском наречии, поэтому ее дублировал переводчик-синхронист: мужчина в белом арабском мужском платье и белой же чалме. По контрасту с кипенно-белой одеждой, сам он был очень смугл и черноволос.

Сразу после официальной речи Манука состоялось вручение орденов  и наград. Я плохо понимала кто все эти люди и за что их награждают. Кому-то доставалась грамота, кому-то – орден в красной или синей коробочке, кому-то король просто жал руку и обнимал под щелкание многочисленных теле– и фотокамер, запечатлевавших торжественные моменты.

Наконец, назвали и мое имя.  Вызов меня на сцену ведущий подкрепил кратким рассказом о моем ночном подвиге. Под бурные аплодисменты собравшихся, в чужом вечернем платье, без укладки (я намочила под краном в номере волосы и немного закрепила их гелем для волос), в странной и неподходящей для события обуви, я шла к сцене, дико смущенная и зажатая. Господи, мамочка, я ли это? Со мной ли все это происходит? Как бы так взобраться на пару ступенек, отделяющие зал от сцены, чтобы убогие полусапожки не показались из-под нарядного подола?

Король широко улыбнулся мне ярчайшими, будто сахарными, крупными белыми зубами, поцеловал мне руку и вручил грамоту и желтую коробочку. Странно, пронеслось в моей голове, всем синие или красные, а мне желтую. Может, это потому что я женщина? Тут ведущий громко пояснил всем собравшимся, что мне вручается высшая награда королевства «Орден Льва и Луны» за спасение королевского наследника. Король еще раз поцеловал мне руку, слегка поклонился и легонько подтолкнул меня, чтобы я развернулась – теперь собравшиеся фотокорреспонденты и кинооператоры снимали и нас. Наконец, съемка была окончена. Король, продолжая слепить меня зубами, сказал: