Росту он оказался не слишком высокого, был скорее кряжистым, чем стройным. На первый взгляд казался он лет около тридцати. Мягкая шляпа была низко надвинута на лоб, затеняя резкие черты лица, имевшего мрачное, неприветливое выражение. Небольшая, очень аккуратная черная бородка и ухоженные усы, твердые губы, над которыми нависал хищный нос. Он вряд ли мог бы считаться не только красивым, но даже привлекательным, если бы не раскосые и очень темные глаза, окруженные длинными стрельчатыми ресницами. В этих глазах было нечто таинственное, и у Лиды почему-то сжалось сердце, когда взгляд незнакомца обратился к ней. Сердце неистово заколотилось, девушке стало страшно, как не бывало никогда в жизни, и потребовалось немало сил, чтобы если не наутек броситься, то хотя бы лицо руками не закрыть и не выставить себя полной дурочкой.

А дурочкой казаться перед этим незнакомцем Лиде почему-то никак не хотелось…

И все-таки она выглядела, вероятно, очень глупо, замерев перед ним с охапкой разноцветных платьев, прижатых к груди, потому что губы незнакомца чуть изогнулись в усмешке, а глаза словно ощупали Лиду с головы до ног и с ног до головы.

Она почувствовала, что краснеет. И этого мало: ее просто в жар бросило!

– Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезным, барышня? – спросил он чуть хрипловатым баритоном, снимая мягкую фетровую шляпу и обнажая бритую голову. При этом вид у него сделался диковатый и даже разбойничий, так что Лиду снова зазнобило от страха.

Эти пугающие броски то в жар, то в холод были для нее непривычны и неприятны. Она изо всех сил пыталась справиться с собой, выдавить хоть слово, но сердце по-прежнему колотилось неистово, дыхание прерывалось, горло перехватывало, и Лида с ужасом подумала, что сейчас рухнет без чувств к ногам этого незнакомца.

Вот ужас! Вот потеха! Вот стыд!

– Батюшка, милостивец, Василий Дмитриевич! – заголосила в это мгновение Феоктиста, кидаясь вперед и норовя припасть к руке возницы, которую он, впрочем, облобызать не позволил. – Сам Бог вас послал! Не оставьте в беде внезапной, нежданной, не покиньте сирот!

– А кто здесь сироты? – слегка усмехнулся Василий Дмитриевич, не сводя глаз с Лиды, и от этого хрипловатого смешка по ее телу прошла новая волна жара. Стало совсем худо.

Помогла удержаться на ногах только довольно унизительная мысль, что Василий Дмитриевич рассматривает ее так пристально, скорее всего, потому, что прежде ему не доводилось наблюдать, как может женское лицо с такой быстротой то краснеть, то бледнеть.

– Ваша маменька, сколь я помню, – продолжал Василий Дмитриевич, обращаясь к Феоктисте и Степану, но не сводя глаз с Лиды, которая краешком своего помутившегося сознания подумала, что она угадала: эти двое – брат и сестра, – еще жива. Неужто вы, барышня…

Тут он оборвал себя, соскочил с повозки, проворно намотав вожжи на ступицу колеса, и подошел к Лиде.

Ей неудержимо захотелось попятиться, однако ноги ее не слушались.

– Неужели вы, барышня, племянница Ионы Петровича, дочь его недавно упокоившегося брата? – спросил Василий Дмитриевич. – Мне бы следовало сразу догадаться: я наслышан о вашем прибытии. Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой.

Лида слегка кивнула, думая, что надо бы протянуть руку для знакомства, однако она как вцепилась в охапку платьев, так и не могла расцепить пальцев, и выглядела, конечно, преглупо, однако пусть уж лучше так: ведь она, наверное, умерла бы на месте, если бы этот человек коснулся ее руки своими твердыми обветренными губами.

«Да что со мной творится?!» – вскричала она мысленно, однако ответа в своем помраченном сознании не нашла, ибо ничего подобного никогда прежде не испытывала.