– Но у меня есть родители, родственники, – слабо попытался спорить я.

– Да, конечно. Они будут помнить. Но все остальные – нет. Рано или поздно я приду за твоими родными – а с ними исчезнешь и ты.

– Но так живёт большинство… К сожалению, в нашем народе как-то не очень принято помнить всех до седьмого колена.

– Послушай меня – и, главное, услышь! – Смерть ткнул мне в грудь худым длинным пальцем, и по телу будто пробежал электрический разряд. – Ты можешь запомниться многим. Тысячам и миллионам. Тебя будут цитировать потомки, твои книги будут включать в учебники. Это твой шанс, понимаешь? Шанс Словом менять мир! Определять мышление! Поэтому я и хочу тебя подстегнуть – и посмотреть, что из этого получится. Ты помнишь наш уговор?

– Да, конечно, – вопрос был глупым. Такое не забывается. – Сейчас ты оставляешь меня на какое-то время, но если увидишь, что я вернулся в рутину и больше никуда не стремлюсь, ты вернёшься… И уже с предсмертными мучениями.

– Такими, что ты будешь умолять забрать тебя скорее, – Смерть поднялся со стула. – А мне пора. И так засиделись.

– Послушай, а зачем тебе фигурировать в книге? – задал я вопрос, который весьма меня интересовал. – Неужели и тебе не чуждо тщеславие?

– Может, и так, – тонко улыбнулся Смерть. – А может, я усложняю тебе задачу, а? Никогда не думал о том, что обо мне весьма непросто написать что-то оригинальное и интересное?

Пока я стоял, раздумывая над его словами, Смерть открыл замок и вышел из квартиры. Я слышал, как шаги его отстучали один пролёт и затихли – видимо, Смерть предпочёл какой-то менее тривиальный способ путешествия, чем топать пешком с восьмого этажа.

Я закрыл дверь. Голова была пустой и звонкой. Всё можно было бы счесть сном или бредом, но на столе покоились два бокала, а этикетки на коньячных бутылках были написаны на незнакомом языке – таких у меня не водилось. В кои-то веки я решил пренебречь немедленным наведением порядка на кухне, оставив балык, шоколад и бутерброды жирным летним мухам. Вместо уборки я прошёл в комнату, которую гордо именовал «кабинетом», и включил компьютер. Спать не хотелось. Хотелось творить. Писать слова, что будут тяжёлыми камнями ложиться в душу каждого прочитавшего их, чтобы спустя мгновение расцвести великолепными цветами понимания. Слова, что будут вырывать людей из обыденности, слова, что будут толкать в спину и давать пинка, слова, которые заставят стремиться и совершать поступки. Слова, которые сделают меня бессмертным на многие годы и десятилетия.

Я создал новый файл. Когда-то я пробовал писать, но бросил ради работы. Однако ещё с тех времён я помнил, что начать бывает сложнее всего. Поэтому над первым предложением я думал не меньше пяти минут. А когда посмотрел в тёмное окно, прикрыл глаза и вспомнил Смерть, его безупречный костюм и ироничную ухмылку, философские рассуждения и неоспоримые доводы, первое предложение само появилось у меня перед глазами. Я подскочил на стуле, скорее, чтобы не спугнуть внезапно нахлынувшее вдохновение, и бросил руки на клавиатуру:

«– Вот скажи – ты считаешь меня привлекательным? – собеседник картинно приосанился.

– Как я могу считать тебя привлекательным? – удивился я. – Ты мужик. Я тоже. Или ты на что-то намекаешь, м?»

Свист чайника на плите, это воплощение домашнего уюта, ныне почти исчез из обихода. Его редко услышишь в бетонных ячейках квартир, где мёртвый камень пронизан током тысяч человеческих жизней. Всё больше звучит бездушный сухой щелчок электрочайника, закончившего кипячение. Таинство процесса уходит в небытие, отдаваясь точному результату – подогретой до нужной температуры воды. Кулеры же лишены даже этого слабого отзвука жизни – щелчка – всегда храня в металлопластиковом нутре горячую воду для жаждущих стремительных людей, экономящих каждую секунду драгоценного времени.