– Ника! А я вас уже заждался.

Руки у меня заняты, на часы не посмотришь. Да только я и без всяких часов уверена, что приехала вовремя. Вот почему мне кажется довольно странным замечание Шувакова. Собственно, как и его присутствие. Рабочий день вроде, а он дома.

– Да вы проходите, проходите! Чай, кофе? Чего покрепче?

Оставляю у стены сумку и мольберт. Стягиваю сапоги. Я, конечно, не большой спец, но, по моему скромному мнению, встречать кого бы то ни было в халате не комильфо.

– Если вы не возражаете, я бы хотела сразу перейти к делу.

– Вот как? – Шуваков улыбается, но улыбка не касается его глаз. У меня по спине пробегается холодок. Я невольно оборачиваюсь к двери, перед тем как поинтересоваться:

– Ваша жена уже готова? К сожалению, не помню имени-отчества.

– Это ничего. Оно вам не понадобится.

– То есть как это?

– У нее возникли кое-какие срочные дела.

Да что ж такое-то? Неужели нельзя было позвонить и отменить нашу встречу? Впрочем, чему я удивляюсь? Такие люди свято верят, что мир вращается исключительно вокруг них. Что ей мои проблемы?

– Очень жаль. Пусть свяжется со мной, когда ей будет удобно. И мы назначим новую встречу. – Я шарю взглядом по комнате в поисках куртки, которую Шуваков успел куда-то убрать.

– Да брось ты свое барахло. Пойдем, выпьем, закусим.

– Извините, Юрий Алексеевич. Я не пью. Тем более с утра. К тому же у меня полно работы и…

– Какой работы? Ну, какой работы, девочка?

– Той самой. За которую деньги платят.

Я передергиваю плечами. Поиски куртки мне уже не кажутся такой хорошей идеей. Наклоняюсь за сапогами, которые буквально минуту назад стащила. Без куртки можно выскочить, но вот босой…

– Так и я платить не отказываюсь. Ты чего? Пойдем!

Лишь когда на моей руке клешнями смыкаются прокурорские пальцы, я вроде бы понимаю, как влипла. Вроде бы, потому как еще остается призрачный шанс, что это мне просто чудится.

– Отпустите меня немедленно! Что вы делаете?!

– О, да. Вот так! Мне нравится игра в недотрогу. Еще у меня в кабинете понравилась. Ты такая невинная. Такая правильная… Так и хочется тебя испортить.

– Вы спятили?! Или это такая шутка?

– Ну, какие шутки, Никуша?

И то так! Какие уж тут шутки, когда он мою ладонь к своему вздыбленному члену притянул и держит. На горле будто удавка…

– Отпустите. Немедленно. Я буду кричать.

– Кричи. Такие игры мне тоже нравятся. А тебе… – Шуваков обхватывает мои бедра и, больно впившись в них мясистыми пальцами, притягивает к себе. – Какие? Можешь меня нарисовать, если хочешь, – ухо обжигает жаркое дыхание, и следом он больно меня кусает. Происходящее настолько нереалистично, что на какой-то миг я впадаю в ступор. Ну, нет… Ну, не может быть. Он же прокурор!

– Отпустите! Отпустите меня немедленно… Я не хочу! Вы слышите? Это не игра. Я выдвину против вас обвинение… Я… – я начинаю плакать. В темном коридоре и без того ничего не видно, а из-за пелены слез и вовсе. Как найти дверь? Замок! Он успел его закрыть? Не помню!

– Ты?! Жаловаться? – Шуваков откидывает седоволосую голову и смеется… смеется надо мной. – Тебе напомнить, что это только благодаря мне ты не проходила по делу отца Анатолия как соучастница, м-м-м? Да стоит мне только копнуть поглубже, и… мало ли что вылезет. Вдруг ты была его подельницей? Как думаешь, сколько мне понадобится времени, чтобы это доказать?

– Вы не можете! – сиплю. – Это неправда! Вам никто не поверит.

– На слово? Конечно, курочка… – Шуваков ласково ведет пальцем по моей мокрой от слез щеке. Ему нравится, что я плачу. – На слово верить нельзя. Именно поэтому я и говорю о доказательствах. Может, устроить у тебя обыск, как думаешь?