– Вот, изучай, – опускает на журнальный столик толстую пачку серых газетных листов дядька. – Может, просто рассказать тебе то, о чем знать хочешь?

– Да я все знать хочу! – вырывается из меня крик души, прежде чем успеваю осмыслить заданный мне вопрос. Тут же исправляюсь: – Говорил же, не помню ничего. Может, почитаю, так вспомню?

– А как читать, значит, не забыл? – хмыкает дядька.

– Откуда я знаю? – удивляюсь вроде бы как натурально. А по спине между лопаток ползет и щекочет предательская капелька пота. Но заканчиваю с уверенным видом, как будто так и должно быть: – Сейчас и проверю.

Дотянуться до верхней из пачки газеты не получается, слишком глубоко провалился я в мягкое кожаное сиденье кресла. Дергаюсь, наклоняюсь вперед в попытке вырваться из мягкого плена, а клятые лубки мешают. Ограничивают мою подвижность. Да еще повязки больно врезались в самый сгиб колен и локтей, сухожилия пережали. Морщусь, и это не осталось незамеченным.

– Больно тебе, Николай Дмитриевич? Чем помочь? Хочешь, сам тебе почитаю? А ты посидишь спокойно?

– Ну-у, – тяну, словно бы в раздумье. И соглашаюсь, конечно же. – Почитай! Да только негромко. Мало ли, засну?

Последнее говорю, чтобы совсем уж из новой, только что придуманной роли не выбиваться. Так понимаю, поведение мое нынешнее весьма не похоже на раннее поведение княжеского наследника. Значит, мне сейчас нужно больше лениться и вообще, размазней быть…

Дядька читает последние новости, а я вглядываюсь в цифры под названием газеты. Расстояние между нами невеликое, зрение отличное, освещение тоже неплохое, можно не только название разглядеть, но и отдельные цифирки с буквами.

Вглядываюсь в них и никак не могу увиденное осмыслить. И смирился уже с попаданием, и вроде бы принял его как есть, даже шевелиться активно начал, а вот конкретную дату с названиями и изображениями на газетном листе увидел, и по новой нахлобучило!

Да сильно так. Вот только теперь окончательно и по-настоящему в перенос поверил. В то, что все это отныне на-все-гда!

И это точно не кино. Не чудится мне, не снится. И возврата к прошлому не будет.

Да еще передовица на весь разворот оказалась с большим портретом государя императора. Оторвался от созерцания газетного листа, поднял взгляд, а над камином тот же самый портрет висит. Большой такой, в полный рост. А я-то внимания и не обратил особого.

Самый конец девятнадцатого века. И правит страной Александр III. А куда Николая II дели? Голова кругом идет!

Комната закружилась, поплыла вокруг меня, ускорилась, стены слились в общий серый фон. Из этой серости портрет выплыл, приблизился вплотную, накренился, изображенный на нем государь усмехнулся в усы да взял и руку протянул, до плеча дотронулся, похлопал по нему – держись, мол, братец…

– Николай Дмитриевич, ты меня слушаешь? Николай Дмитриевич?! Да что такое с тобой происходит?! – откуда-то издалека, словно сквозь вату, доносится голос дядьки.

И чего суетится? Все же хорошо! А тот не унимается, тормошит меня за плечи, трясет всего, словно куклу безвольную. Увидел, что я на него внимание обратил, тут же из кресла меня выдернул, на руки подхватил, потащил куда-то. Да чуть было головой о дверной косяк не приложил. В последний момент извернулся и бочком, бочком проскочил, уберег голову от столкновения с косяком. А вот ноги – нет. Двойной удар я хорошо прочувствовал. Правда, боли особой не было. Так, на грани ощущения где-то.

И опять все вокруг меня плывет в неудержимом хороводе.

Резкий запах обжигает нос, продирает носоглотку, добирается до головы и взрывается в мозгу фейерверком, выбивая прочь полуобморочное состояние. Трясу башкой и ошалело осматриваюсь, с понятным раздражением отпихивая еще раз сунутый под нос флакончик с вонючим содержимым: