И полюбовался. В первую минуту. Из трех горняшек одна более или менее симпатичная и стройная, старшая которая. Остальные так себе, глаз точно на очаровательных обводах не задержится. Но это с тем моим практическим опытом. А здесь этому юноше и такое было бы за счастье. Вот такой грустный сделал вывод. Да-а, что-то не радует меня мое господское положение разнообразием утех. Девки, и те страшненькие. Маменька, наверное, специально такой персонал подбирала, чтобы не дай чего…

Потом только что и успел, что из кровати пулей выскочить.

Вот тогда-то я и понял, что зря уборку в этот момент затеял. Потом нужно было этим заниматься, потом. После выздоровления.

Подумаешь, немного пыли на голову насыпалось! Ерунда какая по сравнению с происходящим сейчас. Они же весь балдахин под смешки и прибаутки снимать принялись. А его, похоже, еще ни разу не снимали с рамы. Пыль пластом сваливаться на пол начала. И на постель в том числе. А мне на ней спать!

Тут-то я и не выдержал, остановил девок:

– Стоять! Замерли все!

Рявкнул так, что стекла в раме звякнули. Голова? Даже не заболела. Выздоравливаю потому что. И встать с постели на это раз получилось гораздо легче. Уже не бросало в холодный пот, не подрагивали коленки, пропала слабость в мышцах. Спина еще побаливала, но так, эхом, ненавязчиво. Терпимо, в общем.

И, как лежал в одном исподнем, так вон из спальни и выскочил в коридор. По пути лубком на руке дверной косяк зацепил, другим лубком, но уже на ноге, о саму дверь стукнулся, чертыхнулся вполголоса, чтобы никто не расслышал, да сразу за угол и завернул. Отдышался, заглянул в комнату, с таким мстительным наслаждением посмотрел на отвисшие девичьи челюсти, на вытаращенные глаза. Ишь, замерли! Так мне вслед и смотрят. Глаз не отводят! Что, небось, княжича в таком виде еще ни разу не видели? Любуйтесь, пока возможность есть.

И только потом сообразил. Я же в этих самых лубках, да в распустившихся бинтах марлевых на мумию восставшую похож. То-то у них лица такие испуганные были! А я-то раздухарился. Надо бы их в чувство привести. А то работу не сделают.

Из-за двери распорядился:

– В этой комнате все отмыть. Полы, стены, окно. Найду пыль, накажу всех! Постельное белье первым делом в стирку отправите. Вместе со всей моей одеждой. И с той, что в шкафу висит, тоже. Вообще все перестирайте! Да, подушку на солнце вместе с одеялом прожарьте. И только потом чистое застелить. Печку топить запрещаю. Не зима на дворе, а весна. Дрова прочь унесите, мусору от них сколько. И баню, баню мне приготовьте!

Уж не знаю, есть ли она тут, эта самая баня, но раз девки промолчали, выходит, есть! Растерялись, стоят, глаза повытаращили. Что-то я раздухарился, слишком много распоряжений навыдавал. Перезабудут ведь все, окаянные. Или нет? Вот и посмотрю…

Девки отмерли быстро. Старшая всех подстегнула. Эта точно не забудет ни одного моего слова, сразу видно птицу по полету. Не успел замолчать, как одна из них уже окошко отворять принялась. И тоже со скрипом, со скрежетом, со звоном стекла. Не разбила, нет, просто рамы в этой комнате слишком давно никто не открывал. Если бы дядька их с места перед этим не стронул, то вряд ли у нее получилось бы открыть.

Сквозняком пыль с пола подхватило, подняло, закружило. Девки зачихали, а я поскорее дверь притворил. Не нужно, чтобы пыль в коридор летела.

Притворил и стою. Отдыхаю, вроде бы как в себя прихожу. Ходить все-таки тяжко. Задыхаюсь. Сердце из груди выпрыгивает. И слабость сильная чувствуется. Так что постою немного. За дверную ручку подержусь, чтобы не завалиться на бок.