– Что делать, подруга, жизнь теперь такая пошла… – Словоохотливая продавщица словно повторила Надеждины слова. – Вот что ты думаешь, у Анжелки образование какое? Да пэ-тэ-ушное! И всяк про это сказать норовит… Да только, что с того, зато сумела она под жизнь правильно подлечь… Оно ведь, ежели разобраться, и Владимир Ильич, как говаривал, мол, каждая кухарка должна уметь управлять… А здесь не государство даже, всего-то небольшой провинциальный городишко!.. Анжелка тут точно порядок наведёт!..

Валентина не стала вступать в спор с женщиной, молча купила у неё Антошке тёплые носки, и поторопилась скорее домой. Уже вслед услышала, как торговка напутствовала её, – Чтоб, внучку не хворать, пусть носит на здоровье! – Женщина говорила громко, перекрикивая при этом доносившееся из центра базарчика: «И в снег и в дождь…».

Когда Валентина Сергеевна заходила домой, звонок телефонный прямо с порога услыхала. Дочь звонила, сказала, что они с Антошкой сегодня не придут. «Шопинг» у неё, с подругой, по магазинам пойдут… а Антон пусть уроки учит, опять вон «отличился» – в школе троек понахватал.

Конечно, такое известие Валентину Сергеевну не очень обрадовало, но опять же урезонила себя – так надо. Да и привыкла она уже к подобному. У Светланы что… свои интересы, своя жизнь. Жалко вот только, внучка снова не увидит, теперь до следующих выходных, наверное.

– Свет, я тут Антошке носочки шерстяные купила, тёплые, ты хоть забеги на минутку, забери…

– Потом, потом, мама, заберу. Мне сегодня совсем не по пути. Не пропадёт Антошка без носок…

Что тут ответишь, спорить с дочерью бесполезно. Одно на ум приходит – так надо.

Однако и борщ варить Валентине Сергеевне как-то расхотелось. Поглядела в окно. Холодно. Дождливо. Уже машинально, по привычке, взяла в руки чайник, с досадой подумала: «Опять закоптился. И накипь внутри… Только вот чистила»…

Май. Но погода снова не весенняя. Тучи зависли над городом, низкие, грузные, дородные, будто бабы на сносях. Вроде бы пора уже и теплом весне разродиться, да никак всё не случается, оттягивается на неопределенный срок. Были попытки, слегка солнышко проглядывало, но потом быстро пряталось, и снова холодная, злая, будто свинцовая крупка с небес просыпалась вперемешку с дождем. И потому, снег хоть и осел, почернел весь, но до конца так и не сходил, лежал тяжелыми угрюмыми ледяными пластами, как в летнике, лежал среди куцых, торчащих прутьями, насаженных вдоль домов, кустов сирени.

Из гаража, что чуть поодаль от детской площадки, несмотря на такую невесеннюю погоду, с утра доносится бодрая весенняя ругань. Калитка в гараже открыта настежь, и хотя самих говорящих не видно, отчетливо слышно каждое слово. Судя по всему их двое, и я даже знаю – кто они.

– Заладили по ящику: «Афган, Афган…»

Вот тебя звал кто в тот Афган!?.

– Меня не звали, и не спрашивал никто.

Родина приказала…

– Родина… твою мать!..

– А что ты-то лично имеешь против Родины!?. Обидели его…

– Потоптал бы зону с моё, понял бы…

– Тебя звал кто на ту зону… Причём здесь Родина, если сам накосячил…

Это мои соседи с утра воюют – летчик Нестеров и Коля Цыган.

Оба они по жизни мужики нормальные, в одном доме живём как-никак, но вот мирно у Нестерова с Колей никак не получается, сколько знаю все время они, не то чтобы собачатся, так переругиваются, но бесконечно и постоянно. Впрочем, друг без друга они тоже не могут, каждый день у Коли в гараже-голубятне сидят, особенно после того, как Нестеров на пенсию окончательно оформился. До пенсии-то он, как Цыган говорит, «деловой был», всё у него какие-то встречи, собрания, заседания— то в школе с ребятишками, то в библиотеке по поводу какого-нибудь очередного праздника – везде Нестерова приглашают. Впрочем, на пенсии он давно, им – военным летчикам пенсия раньше положена, но Нестеров до недавнего времени работал в комитете ветеранов.