Если бы она знала, ЧТО в этот момент происходило рядом… Услышав её голос, девчонки переглянулись и все, не сговариваясь, приложили палец к губам. Это означало негласное: «Тихо! Не спугните!». Убедившись, что никто не собирается этого делать, уютно, одна за другой, устраивались на подушке и засыпали.

«Хватит на сегодня воспоминаний!» – почти приказала себе Стефания, откинув одеяло. Первое, что она заметила, – тетрадь. Та самая, с летящей парой птиц на синем фоне. Лежит в ногах, на самом краю полки. «Как не слетела? А главное – как здесь оказалась? Её что, угрюмый продавец забыл? Может, догнать, вернуть? Да сколько времени прошло. Он с поезда уже давно сошёл, в обратную сторону едет. Не вариант. Что делать? По вагону ходить, спрашивать: „Кто птиц потерял?“. Ещё глупее».

Стефания взяла тетрадь. Она оказалась довольно толстой, в клеточку. Провела ладонью по её гладкой поверхности. Лёгким движением пролистнула сразу все страницы. Долго-долго смотрела на яркую обложку. Парящие в небе птицы, увенчанные изящными коронами-хохолками, придавали картинке сказочность.

«Лебеди, не лебеди. Журавли, не журавли… Может, птиц таких и нет в природе. Это просто фантазии художника. В любом случае красота необыкновенная. А что, если они ко мне, своему сородичу прилетели, к Лебедевой. Пусть случайно. О! Угрюмый, прости! Прости за „угрюмого“. Прости и за то, что… Я ведь сама могла купить эту тетрадь. Мне и денег не жалко было. Она мне с первой секунды понравилась. Только не сразу себе в этом призналась. Спасибо тебе, неугрюмый…»

Стефания достала из сумочки ручку и на первой странице, в верхнем правом углу написала: «13 июля 2009 год».

«Ну, вот. Даже если неугрюмый и вернётся, тетрадь – моя! Пусть любую цену назначает».

Пара снизу шумно приступила к разгадыванию кроссвордов – традиционному развлечению в поезде.

– Гора Зевса… Олимп. Подходит! Беззубый зверь в Америке.

– Не знаю. Дальше.

– Сопровождающий денежных мешков.

– Может, экспедитор?

– Ага, подходит. Католическая часовня. Первая «к», посередине «п», последняя «а».

– Капелла.

– Не-а. Одной буквы не хватает.

– А ты две «л» написал?

– Точно! Если две, тогда подходит!

А Стефанию всё больше интересовала «мумия» на нижней полке.

«Сколько едем, ещё не пошевелилась. Без движения – уже несколько часов. Может, тот, кто под простынёй, того… умер. А мы тут рядом с покойником сидим, лежим и ни о чём не подозреваем…»

Стефания принюхалась. «Нет, кажется, мертвецом не пахнет… Будто я знаю, как они пахнут. Хотя нет. Пришлось однажды… Года два назад в квартире так запахло скверно. Понять не могли, откуда несло. Может, думаю, мышка сдохла и лежит где-нибудь под шкафами вне досягаемости, атмосферу портит. Оказалось, мужчина один с первого этажа жизни себя лишил. Соседи поздно спохватились. Одинокий был. Может, от тоски ушёл…

Всё-таки не понимаю, что могло произойти такого, чтобы человек на это безумство решился. По мне так что бы ни случилось, от мыслей этих боже упаси! Даже если больно так, что не знаешь куда деться. Как сейчас… Будто всё тело через мясорубку пропустили. Будто разбили на мелкие кусочки, как скульптор – своё неудавшееся произведение: яростно, безжалостно, чем-то тупым, тяжёлым, холодным.

Понятное дело – столько лет напрасного труда, вынашивания замысла, ваяния, радужные ожидания, рукоплескания восторженных зрителей… А тут получилась я – нечто нелепое, несуразное, не пропорциональное, не гармоничное. «Это» можно назвать чем угодно, только не произведением искусства. Исправлять что-либо здесь бесполезно. Надо начинать всё с начала. А куда девать «это»? А «это»…