Возможно, я слишком глубоко копаю и задаюсь такими вопросами, на которые никто из людей не знает, не может дать ответа. В притчах сказано, что один глупец может задать такой вопрос, на который и тысяча мудрецов не сможет ответить. Возможно, я и есть такой глупец. Но я не могу не задавать этих вопросов, не могу не пытаться найти на них ответ. Мне хочется понять, как и почему из нормального человека я превратился во что-то мерзкое. Мне кажется, если я это пойму, мне как-то легче станет. Я же родился, рос нормальным. Если росток пшеничный, то не может он через время стать чертополохом. А как же из меня выросло то, что выросло?! Ведь я не был с рождения глупым и всяческие испытания-лишения стойко переносил. А вот на какой-то мелочи споткнулся. Почему? Я хочу, стараюсь это понять и не могу.

Я никогда не считал и не считаю себя бедным-несчастным. И никого ни в чем не виню, кроме себя. Я просто хотел рассказать Вам немного о своем детстве, о той атмосфере, в которой я рос.

Вы, наверное, знаете, что я вырос в семье, именуемой неблагополучной. Жил с матерью, отчимом и еще с двумя братьями и сестрой младшей. Они трое все родные отчиму, я не родной ему. Дома были постоянные скандалы, драки, нередки пьянки. Мать, увы, любила «в рюмку заглянуть». Могла взять из дома все деньги и пропасть на какое-то время, пока деньги не закончатся. Потом объявляется – и дома выяснение отношений с дракой: «Где была? Где деньги? Как так?» Ну и сцены ревности. Не знаю почему, но отчим всегда отдавал все заработанные деньги матери, несмотря на все эти ее фокусы. Но драки одно, другое – после ее загулов денег нет и есть нечего или почти нечего. Порой неделями были без куска хлеба, одной вареной картошкой и жили, без капли жира. Ни одеться ничего нельзя купить, ни мыла с порошком – постираться, ничего.

Но это общий фон таков. Теперь что до меня непосредственно касаемо. Когда мне было четыре года, родился Юра – брат, через два года – Костя, еще через два – Оксана. Уже с пяти лет я должен был нянчиться с ними, ну и, разумеется, мое детство прошло как бы мимо меня. Но я не в претензии. Раз вышло, что я старший, таков, значит, мой удел. Это я и тогда уже как бы сознавал, хоть, конечно, и хотелось погулять-поиграть со всеми и как все. Другое было труднее понять. Меня учили, что дома нужно всегда говорить правду, а всех остальных можно и даже нужно обманывать ради собственной выгоды. Даже учили, кого и как можно и нужно. Этих двойных стандартов я не понимал и не принимал. Однако спорить, пререкаться с родителями – этого за мной не было и в помине. Я слушал, говорил «понимаю, понял», но поступал по-своему. Словом, была избрана тактика молчаливого демарша против неправильностей и двойных стандартов. На все выговоры и вопросы: «Не дурак ли я?» я упрямо молчал. Отвечать – значит говорить как есть. А правда не могла нравиться, поэтому лучше молчать. Пусть что угодно говорят и думают обо мне и что хотят делают, а я знаю, что знаю. А знаю я то, что совесть моя меня не осуждает. Все остальное не имеет значения. То же было и в отношении выбора друзей и примеров для подражания. Мне всегда рекомендовалось дружить не по сердцу, а по полезности, по выгоде и брать пример для подражания со всякого рода бессовестных, своекорыстных, пройдошливых индивидов, которых я на дух не мог переносить. В итоге на меня махнули рукой как на безнадежного идиота.

Когда я малость подрос, мама стала втягивать меня в свои аферы. Дело в том, что отчим стал навязывать ей в поездках за покупками кого-то из нас в надежде на то, что с детьми ей будет несподручно пропадать и деньги растрачивать. Она ему нередко сказки рассказывала, будто деньги на дело пошли, якобы купила ковер, мебель, вещи, бытовое что-то и это будто бы просто где-то у кого-то лежит и ожидает, когда заберут. Потом сказки про то, почему не получилось забрать… Ну и в этом духе все такое прочее. Ложь на ложь… Вот мать и просила меня подтвердить какую-нибудь из ее сказок, соврать отчиму, что все, мол, так и было. Лично якобы видел, слышал, присутствовал. И я был вынужден врать. Просто было жалко мать. Отчим-то за это ее бил и бил очень даже сильно, едва не до смерти. Но и отчима было жалко и стыдно перед ним за ложь. И все это было порой до того невыносимо, что я сбегал из дому. Поживешь у родственников или еще где-то, отдохнешь, продышишься, наберешься сил. А потом все по новой, до следующего раза, пока вновь невмоготу станет. А кроме того, пока бегаешь, не надо врать.