– Ощущение, – сказал Рашен и неопределённо помахал ладонью в воздухе. – Знаешь, после того паскудного случая у Юпитера… Первые дни, когда мы только на базу пришли, я ещё от шока отходил и чувствовал даже подъём какой-то. А после… Устал. Надорвался я, Энди, понимаешь? Вот целых десять лет и живу в надорванном состоянии. Ладно, что там по твоей части? Какие новости?

– Так я вам послал, – Вернер указал подбородком на терминал.

– Да? Что-то не заметил. – Адмирал повернулся к монитору, но руки на контакты положить не успел. Потому что Вернер подался вперед и сунул прямо на контактную доску кусок белой ткани. Рашен опустил глаза и весь сморщился.

Вернер умел писать от руки – именно писать, а не только расписываться. Довольно редкое качество, характерное больше для учёных или представителей малых народов с угасающей культурой. В экипаже «Тушканчика» таких грамотеев было трое. Рашен хорошо писал по-французски и по-русски, Линда вполне сносно выводила английские слова, а Боровский уверял, что свободно пишет на пяти языках, но замечен в этом ни разу не был. В принципе, искусство каллиграфии отмирало. Рисовать буквы руками стало незачем. Учащиеся младших классов на стандартной контактной доске выколачивали до трёхсот знаков в минуту. А техник уровня Вернера – все шестьсот. Но Вернер был русским и умел держать в руках стило. И сейчас написал такое…

– Та-ак, посмотрим, – сказал Рашен, для порядка выводя на монитор докладную о результатах первичного техосмотра корабля. Правой рукой он разгладил белую тряпку, оказавшуюся куском форменной майки. И чем дальше читал печатные буквы, аккуратно выведенные графитным стержнем, тем сильнее морщился.

«Система оповещения – в режиме микрофона, – писал Вернер. – Сигнал идёт вниз постоянно на кодированной волне. Передатчик зашит под обшивку на техпалубе».

Рашен машинально посмотрел на потолок. Динамики системы оповещения стояли по всему кораблю. На какую-то секунду адмиралу стало просто нехорошо: он вдруг ощутил себя до такой степени голым, будто с него содрали кожу. Пришлось зажмуриться и сосчитать до десяти. А потом открыть глаза и снова читать.

«Блокиратор главного ствола управления огнём, – прочёл Рашен. – Вживлён намертво. Приёмного устройства пока не нашёл».

– Ты блестящий специалист, Andrey, – скорее выдавил из себя, чем сказал, Рашен. – Я очень рад, что взял тебя в экипаж.

– Мастерство не пропьёшь, – невесело заметил Вернер. – Вы дальше посмотрите, Oleg Igorevich.

– Куда уж дальше! – усмехнулся Рашен. По главному стволу управления огнём шла большая часть телеметрии орудийной палубы. В том числе и те группы команд, что управляют орудиями с ядерной накачкой. Большими импульсными лазерами, в огненных плевках которых растворяются файтеры и запекаются дестроеры. Если бы у Рашена стояли такие пушки на «Фон Рее» десять лет назад, фиг бы он нырял в Юпитер, изображая подводную лодку.

«Автономная инициирующая схема аварийного глушения реактора. Приёмника тоже пока не нашёл».

Рашен откинулся в кресле и сложил руки на груди. Это был конец. Флагман группы F больше ему не принадлежал. Достаточно кому-то, по чьей воле в нервную систему корабля вживлены лишние устройства, нажать кнопочку – и «Пол Атридес» станет грудой металлолома, не способной толком ни полететь, ни выстрелить. Она сможет только сбросить аварийные модули и приземлить экипаж. А там, внизу, его уж встретят…

Рашен протянул руку, и Вернер вложил в его пальцы кусок графита. Адмирал перевернул тряпку, вывел в уголке вопросительный знак и вернул импровизированные карандаш и бумагу Вернеру.