При наличии денег и свободного времени, мы ходили к воротам лагеря покупать у местных узбечек или киргизок арахис, семечки и курт. Здесь к продаже предлагался не обычный мелкий твердый Ташкентский курт, по десять копеек за три шарика, а крупный и несколько более податливый зубам местный вариант. Почему-то, все называли его верблюжьим, хотя в горах верблюдов отродясь не было, зато у всех в домах мычали коровы и блеяли овцы. Может этот курт был овечьим? Тогда он должен был бы стоить занебесно, но его продавали за пять копеек шарик, который по объему раза в два превосходил трехкопеечный Ташкентский. Оставлю догадки истории и начну с того, что попробую объяснить, что же такое этот таинственный курт?

Курт делается из кислого молока. Сначала приготовляется сюзьма, некий вариант творога, солится, потом из нее скатываются шарики и сушатся на солнце. Говорят, древние кочевники с удовольствием ели курт. Консервов в те времена не было, а курт не портится. Тех кочевников давно нет, а курт на востоке и сейчас в почете. Его едят и местные, и приезжие. Правда, из приезжих только те, кто не страдает шовинизмом в запущенной форме.

В моей семье курт не ели.

Родители брезговали есть изделия местных узбечек, считая, что руками сделанный продукт безопасным быть не может. Мне очень хотелось попробовать курт, но даже просто предположить, что такое возможно, было немыслимо. Мама пробовала скатать шарики из творога. Получался не курт, а шарики из творога. Кто творог не пробовал? Поднимите руки!

В «Солнечном» по воскресеньям были организованы посещения родителями. Не многие мамы и папы могли позволить себе приехать в горы, чтобы увидеть родное чадо. Пилить на машине минимум часа полтора, а уж на автобусе, чего и говорить! Но меня родители навещали. Скучали, наверное.

Узбечки с куртом не всегда приезжали, в основном бывали по выходным. Поэтому в одну из суббот я набрал курта с запасом.

Утром в воскресенье к воротам лагеря подкатила грузовая машина-будка с надписью: «Мастерская» по борту. Сосед Коль Колич, используя служебное положение, устроил посещение. Лариску, Женьку и меня как после долгой разлуки обнимали и целовали. Пичкали привезенными персиками и виноградом из своего сада. Пытались кормить жареной курицей.

Я набрался смелости, достал из кармана курт, сдул прилипшие к нему карманные соринки и предложил попробовать отцу.

– Пробовал я курт, – сказал отец, откусив малюсенький кусочек. – Ничего, соленый. А знаешь, почему он такой соленый и бок у него немного коричневый?

– Потому, что на солнце сушат? – наивно догадался я.

– Нет, потому что узбечки его подмышкой скатывают, – пошутил папа.

Мне шутка не понравилась. Я положил курт в карман и доел его, когда родители уехали. Предлагать пробовать курт я больше не рисковал.

На упомянутой автобудке вся компания спустилась с гор к Чарвакскому водохранилищу. Потоптались на каменистом берегу далеко ушедшего озера. Пофотографировались, после чего нас отвезли в лагерь, а родители вернулись в Ташкент.

Кстати, о переменном уровне озера. Так происходило каждое лето. Вода из Чарвака использовалась для регулирования полива бесконечных полей хлопчатника. Зимой вода из Чарвакского водохранилища почти не использовалась. В Чирчик сливалось минимум и к весне можно было купаться, едва съехав с дороги. Потом начиналось время обильного полива и уровень воды падал. Однажды, ближе к осени, я видел чашу водохранилища, в которой осталось воды всего ничего. От кромки шел широченный пояс безжизненного коричневого дна, и только метров через двести начинался пояс зелени, то есть то место, до которого поднималась вода при нормальном заполнении озера.