И, что еще главнее, такое душевное состояние в последнее время у Слоника случалось все чаще. Будто бы его душа о чем-то кричала из глубин тела, а Слоник этого крика не слышал. Или даже нет – он-то его, конечно, слышал, а вот что было душе надобно и о чем она кричит, он не понимал. Не понятен был Слонику этот крик души, и причины такого крика также были ему не понятны… ах, как же Слонику было тошно и томительно – будто бы Слоник был небом, сплошь затянутым тучами, из которых все никак не может пролиться дождь. То есть небо имеется, и тучи на нем присутствуют, и гром гремит, и молнии мечутся, а дождя отчего-то все нет и нет…

…– Ты это чего? – в третий, сдается, раз спросила Азбука у Слоника.

– Не знаю, – честно ответил Слоник, помолчал и сказал: – Дождя бы… дождя мне хочется. Такого дождя, чтобы он застил собой весь свет… и чтобы при этом молния разодрала небо от края и до края… вначале с одного края в другой, а затем – обратно… И чтобы затем было умытое дождем солнце. И еще радуга. И капли на ветвях. Как это бывало в детстве. Я помню…

– Пойдем ко мне, – очень серьезно глядя на Слоника, сказала Азбука. – Слышишь, пойдем ко мне… я тебя прошу. До дела еще пять часов… дома я тебя утешу, и ты успокоишься. Нельзя таким, какой ты сейчас есть, выходить на дело.

– Таким – это каким же? – безучастно спросил Слоник.

– Ну, таким… Ты помнишь Снегиря?

– Помню…

Снегирь был когда-то участником банды «Ночные вороны».

Это был лихой, удачливый, неистощимый на всякие озорные выходки бандит.

Если бы, к примеру, кому-то вздумалось сосчитать, скольких пассажиров маршрута «Москва – П-ск» и маршрута «П-ск – Москва» он лишил чемоданов, то, наверно, это количество не уместилось бы ни в какой поезд, если к тому поезду не подцепить еще трех дополнительных вагонов. Вот каким бандитом был Снегирь!

А как он ловко и весело крал чемоданы! Это была лирическая поэзия, а не кражи! Сонеты Шекспира! Серебряный век!

А однажды Снегирь закручинился и затосковал – точь-в-точь как сейчас вот Слоник. И, главное дело, ни сам Снегирь, ни кто другой не могли объяснить, – а в чем же причина этой кручины? В чем, так сказать, был ее высший смысл и ее первоначальные истоки?

Ну и вот, ну и нате вам.

Однажды, томимый кручиной, Снегирь отправился на дело – шерстить пассажиров, и сгорел на первом же чемодане! Сгорел нелепо, неразумно, – будто бы он был нерасторопным лопоухим дилетантом, а не профессионалом самого высокого полета!

Самым глупым и бестолковым образом Снегирь попытался тогда стащить чемодан у каких-то то ли хоккеистов, то ли боксеров, прибывших из Москвы то ли в П-ск, то ли в Н-ск на какие-то там соревнования то ли по хоккею, то ли по боксу.

Красть чемоданы у боксеров – это не то что бессмыслица, а, по большому счету, – оголтелое и ничем не оправданное нарушение воровской техники безопасности. Тем более – что ты можешь в них отыскать, в тех боксерских чемоданах? Боксерские перчатки? Расшитый фальшивым золотом боксерский халат? Запасную боксерскую челюсть? Ну и что тебе с этим добром потом делать? Глупость и бессмыслица, говорят вам, и ничего больше!

Но – случилось то, что случилось. Снегирь незаметно подкрался к одному из боксеров, выхватил у него из рук чемодан и попытался дать деру.

Боксеры всей гурьбой бросились в погоню и очень скоро Снегиря настигли, потому что они все-таки были боксеры, и по этой самой причине бегали очень быстро.

Вначале боксеры отобрали у Снегиря обратно свой чемодан, затем – долго Снегиря лупили свирепыми боксерскими нокаутами, а еще затем поволокли его в вокзальное полицейское отделение.