При всем уважении мы Магнуса Берна уже видеть не можем. Герде книги не жалко, но – надоел! Приходил бы днем к нам домой, любовался своим раритетом да с почтенной вдовой Гудрун о жизни рассуждал, так нет, боится нарушить наш семейный покой.

– Да отдайте вы ему, наконец, эту книжку, – щедро посоветовал Оле. – Раз уж она человеку так нужна.

– Герде она тоже нужна.

Моя радость скромно опускает глаза. Она давно вручила бы хеску Магнусу книгу, без которой букинисту жизни нет, но ведь «Гербариум» мой подарок, нехорошо от него отказываться. Это Герда. Она и мышь из кладовки не выгонит, побоявшись обидеть. Но если придется кого-то защищать… Разбегайтесь, враги, да хоронитесь лучше!

– Очумеете вы все трое, – добродушно предрек Оле, – если и дальше будете так с этим «Гербариумом» носиться. Было б еще чего ради.

– Ты еще скажи, что все зло в мире от книг.

– Не от самих книг, а от неправильного их понимания.

– Если я все верно уяснила, – Хельга аккуратно положила нож и вилку рядом с тарелкой, – Герде важно содержимое «Гербариума», а хеску букинисту сама старая книга. Так отдайте ее тому же Магнусу в мастерскую, пусть перепишут. Ларс, подаришь Герде копию, букинист пусть забирает оригинал.

Продолжить разговор не удалось. Вернулась Гудрун, и все с честными лицами уткнулись в свои тарелки. Тем более что действительно вкусно.

Целый год, четыре месяца и двадцать пять дней Герда жила счастливо. Можно было бы и точное количество часов назвать, Ларс, дурачась, однажды уже начал загибать пальцы, подсчитывая, но так мелочиться перед судьбой нельзя – сколько ни есть, все мое, за все спасибо. Для себя знала: счастье началось в ту минуту, когда, спасаясь от преследователей, прямо на улице влетела в объятия Ларса и, подняв взгляд, увидела серые глаза в опушке золотистых ресниц и растерянную улыбку. И с тех пор жила в радости каждый день, каждую минуту, даже когда сомневалась, боялась, верила в плохое, даже когда подумать не могла, что будут вместе. Потому что Ларс есть. А еще счастливее потому, что любит.

Но теперь начал сниться сон. Один и тот же – тревожный, предвещающий беду. Полынья посреди заснеженного озера, соскальзывающая с края ее рука Ларса. Серебряное кольцо на пальце отражает луч солнца.

Первый раз все это привиделось перед поездкой на Птичий остров, последний – вчера. И приснилось-то как раз тогда, когда дремала после прогулки по заливу. Всем известно: ночной сон пальцем грозит, а дневной в колокола бьет. Одно хорошо, сразу никогда не сбывается. И тот, кого судьба предупредила, может попытаться ее переиграть.

Понимать проклятый сон буквально нельзя. Взять ту же полынью: нет в Гехте ничего подобного, тонуть здесь можно разве что в колодце. Беда случится, если Ларс уедет из города? Или вода тут вовсе ни при чем? А знак-предостережение, как Герда уже однажды думала, кольцо?

На Птичьем острове Ларс снял символ обручения, но ведь кольцо все равно было его. Так просто судьбу не перехитришь, надо, чтобы увиденное в вещем сне вообще никак не могло сбыться.

Женщины носят все кольца Хустри, мужчины – только то, которое соответствует семейному положению. Выйти замуж за Ларса, и серебряное помолвочное кольцо на его руке сменится золотом законного брака. Это и так случится в конце зимы, когда Ларсу исполнится восемнадцать. Но до этого еще так далеко!

Сколько лет ей самой, Герда не знала. В приюте Благого Берне учитывали только число воспитанников, а имена их и возраст никого не интересовали. В большой мир выпускали, как только кто-нибудь из горожан изъявлял желание забрать ребенка или когда тот начинал выглядеть более-менее взрослым и способным зарабатывать себе на жизнь. К тому же все документы, подтверждающие появление в приюте Герды, давно отдали в архив, и где они теперь, никто не знал и знать не хотел.