Следующие несколько дней я посвятила уборке: оттирала полы, снимала паутину с потолка, сметала пыль со столов и отмывала окна. Когда я распахнула окна в гостиной, на пол свалились несколько рамок с фотографиями. Большинство рамок оказались пустыми – снимки я забрала с собой в Америку. Уцелевшие фотографии были совсем старыми, черно-белыми, так что остальные цвета оставалось домысливать. На одной из фотографий были мы с ааи в день моего пятилетия. На другой трехлетняя я сидела на папином левом плече, а папа крепко сжимал мои руки. С дочкой на плече он выглядел таким гордым… Свадебный снимок моих родителей: ааи в зеленом сари светится от счастья, папа в белой курте с золотой вышивкой. Свадьба у них была скромной, без суеты со стороны их родителей, без узоров хной на руках ааи, без украшений – ааи довольствовалась простенькой золотой цепочкой и браслетами, подаренными ей бабушкой. Не было у ааи ни замысловатой прически, ни дорогих заколок, ни жасминовых цветов, какими невесты обычно убирают волосы, – ее пучок украшал один-единственный цветок, такой же одинокий, как и она сама в тот день. На фотографии ааи и папа улыбаются, но мне всегда казалось, что в их глазах что-то прячется. Рассказывая о свадьбе, ааи была не в силах удержаться от слез: ни папины родители, ни ее собственные не одобряли их брак.

Я горячо желала познакомиться с бабушками и дедушками. Время от времени я недоумевала, почему никто из них не жаждет встретиться со мной, а в летние каникулы мучилась от тоски: ко всем моим друзьям приезжали бабушки и дедушки, и те сломя голову мчались домой поприветствовать их. Однажды я напрямую спросила у ааи, не оттого ли бабушка с дедушкой не желают меня видеть, что я совершила что-то предосудительное. Ааи ответила, что в этом виновата вовсе не я, а они с папой. Они сбежали из деревни и вступили в брак, не заручившись согласием родителей. Ааи вздохнула и сказала, что бремя их бегства не покидало их ни на секунду, куда бы они ни поехали, и что явись она в свою деревню, отец убьет ее.

– Именно так в моей деревне поступают с дочерями, совершившими что-то недостойное. Тебе туда тоже ехать опасно. Окажешься там, и жизнь твоя будет под угрозой. – Она опять вздохнула и добавила: – Там только папу простили. Ему одному разрешается туда приезжать.

Больше я про бабушек и дедушек не спрашивала и не уговаривала родителей свозить меня в деревню.

Однажды я услышала, как ааи, по своему обыкновению смущаясь, рассказывает соседке:

– Впервые я увидела этого высокого благородного мужчину на деревенской площади – он объяснял собравшимся, почему мы не должны служить представителям высших каст. Люди ходили за ним толпой, словно за Богом.

Когда ааи рассказывала подругам про деревенских женщин, сраженных его отвагой и непреклонностью, никому и в голову не приходило усомниться в ее словах.

– А потом молочник принес мне письмо от него. Я глазам своим не поверила, когда поняла, что он приглашает меня встретиться на площади под баньяном. Если, конечно, я захочу…

Папа выбрал ааи – в этом сомнений не оставалось. Конечно, из-за своей стеснительности она не сразу согласилась на встречу и, лишь поддавшись настойчивым папиным уговорам, решилась тайно встретиться с ним после заката, когда никто не мог их увидеть. Мои родители были из высшей касты брахманов из Ганипура, однако из-за некоторых нюансов в мамином гороскопе родители папы яростно воспротивились их союзу. Впрочем, папу это не остановило и он женился на ааи.

– Любовь ослепляет человека и мешает мыслить трезво, – говорила ааи.