– Если бы ты меньше пил, то возможно запомнил бы то, что я рассказывал тебе. Я удивлен, что хоть сюда ты пришел трезвым. И он не требовал денег. Я вообще без понятия о ком он говорил, когда имел в виду, что мы работаем на одного человека. В любом случае нам на руку, что он так думает. Без его помощи мы бы облажались. Пока все будут искать воров в городе, мы должны будем не высовываться и сидеть в своей провинции, до тех пор, как все не утихнет.

– Открылась! – облегченно сказал я, смотря, как Гейб отворяет долгожданный кабинет.

Заходя в него, мы тщательно огляделись и сообразили где должен быть сейф. Посередине стоял деревянный, глянцевый стол, а на нем кипа бумаг. Стеллаж с классической литературой, который я обошел за то время, пока мой друг, бранясь, пытался сломать механизм. Я провел рукой по томам книг Чарльза Диккенса и пошел в сторону окна, через которое пробивались тусклые лучи лунного света, что были нашим освещением, помимо двух ламп, чей свет был ужасно неприятен для глаз, привыкших к мраку.

Сквозь гробовую тишину пробились шум и звуки цоканья полицейских кэбов, что говорили о проникновении. Время вышло.

– Гейб, быстрее!! – повышал я голос, слыша шум.

– Почти все. Все! Все! Есть! – начал складывать он все большие купюра во взятые пустые сумки, когда я стоял на страже, прихватив с собой только маленький карманный нож, надеясь, что и он не понадобится мне.

– Пошли! – крикнул я, но Гейб засмотрелся на что-то стоящее на столе, похожее на деревянную рамку.

Быстро возвратившись в реальность, он двинулся с места, и мы побежали дальше по коридору.

– Нам нужно найти один из запасных выходов. – нервничая сказал Гейб.

– В ту сторону! – поспешно прошептав, я потянул Гейба за собой.

Шум разговоров и брыкание лошадей усиливались. Слышалась беготня людей, и их крики с обращением друг к другу, с указаниями куда направляться.

Добежав до ворот, мы в панике дернули замок, что оказался тщетно закрытым. Конечно, он закрыт. Другого варианта и быть не могло, но поспешность все же затуманила нам разум. Перебросив тяжелую сумку, мы начали перелазить сами.

За нашими спинами послышался выстрел. В тот самый момент я посмотрел на Гейба и молился, чтоб не видеть, как его глаза закатываются назад… но он все так же крепко держался за железный забор, и с таким же испугом смотрел на меня. Мы поняли, что все миновало.

***

Прошло несколько часов, страх от звука выстрела больше не заставлял содрогаться. В дали виднелись знакомые дома, над которыми рассветало небо. Всем своим телом я чувствовал утренний холод и сырую одежду, а плечо оттягивала тяжесть нашего успеха. Пару раз, молча, мы кинули понимающий взгляд друг на друга. Наверняка Гейб, как и я, думал о том, выжил ли тот паренек, что оказал нам такую услугу.

Идя на место, что называю я своим домом, после тяжелой ночи, я вспоминаю о маме. Эта женщина была не только прекрасной хранительницей очага. Ее образование и обучение происходили (когда такова возможность была) в детстве. Моя гордость была в том, что она получала образование в городе, где мать ее, бабушка, с которой нас к счастью так и не свела судьба, удачно вышла замуж за довольно успешного человека.

Однако мужчина не представлял собой человека, чувствующего жалость, сожаление, или же уважение к женщине. Он представлял собой мужчину, не подвластного любви и другим похожим жалким чувствам, как ему казалось. Чувство любви у него привилось лишь к рукоприкладству в сторону жены и ко вкусу, только что приготовленных свиных ребер от кухарки- любовницы.

Все же вдобавок, ненависть к жене подпитывала шестилетняя внебрачная дочь, что ему была противна. Вот однажды, сама мать привезла ее в наш родной дом. И с чистой совестью оставила дочь у своей давней знакомой. Время шло, мужчина так же одаривал жену синяками и ссадинами, что показало: дело было совсем не ребенке, а в отсутствии человечности.