Офицер некоторое время постоял у тела, не отрывая от него взгляда. Шатин видела: руки его сжались в кулаки, словно от ярости. А потом сразу разжались, и она услышала его голос:

– Зачем ты это сделал?

Голос звучал мягко, почти беспомощно. Больше того, этот голос, казалось, вот-вот сорвется. Шатин почти не сомневалась, что офицер обращается к покойнику. Интересно, что бы это значило? И тут она краем глаза уловила, что мужчина коснулся рукава мертвеца. Того самого рукава, что пару минут назад сдвинула Шатин, открывая татуировку.

– Что это? – изумленно вопросил он, и только теперь, глядя под таким необычным углом, Шатин заметила то, что, судя по всему, привлекло внимание молодого человека.

В ткань рукава изнутри было что-то вшито.

«Ну и ну!» – изумилась она.

А офицер взял какой-то предмет со стоявшего рядом поддона и принялся подпарывать рубашку мертвеца.

Шатин скосила глаза, пытаясь охватить взглядом всю картину, однако не преуспела в этом. Она так и не сумела разобрать, что же именно было спрятано в рукаве.

Осторожно, чтобы не скрипнули носилки, девушка чуть-чуть повернула голову вправо так, чтобы в поле зрения попал мужчина с лохмотьями рубашки в руках. И едва сдержала рвущийся из горла вскрик.

Она его узнала.

Да и могло ли быть иначе?

Его узнал бы каждый житель Латерры: эти блестящие, чуть волнистые темные волосы; эти красивые аристократические черты; эту высокую стройную фигуру. Ошеломленная Шатин совсем забыла о спрятанном в рукаве щипаче и вспомнила о нем лишь тогда, когда хитроумное устройство с громким стуком свалилось с носилок на пол.

Дверь морга с шипением закрылась, и Марцелл наконец остался наедине с отцом. С незнакомцем, с которым он ни разу не говорил и которого едва помнил.

Руки у него дрожали. Юноша сказал себе, что человек, лежащий на этих носилках, для него ничем не отличается от других покойников. И, с трудом сглотнув, опустил взгляд.

На бесчестного предателя Жюльена д’Бонфакона.

Марцелл всмотрелся в изрезанное глубокими морщинами лицо, в потрескавшиеся синеватые губы, в пустой мертвый взгляд светло-карих глаз. И да, совершенно ничего не почувствовал.

Во всяком случае, так он внушал себе. Он должен оставаться холодным. Любые чувства только подтвердили бы подозрения, которые Марцелл и без того ощущал на себе со всех сторон.

Это вечное наказание за преступление, совершенное отцом, преследовало его с самого детства. Тот, кому не посчастливилось быть отпрыском предателя, всегда находится под подозрением. Он неотвратимо виновен в будущих преступлениях. Навеки сын своего отца.

Марцелл всю жизнь сражался с этими подозрениями, тщился доказать всем и каждому в Министерстве – да что там, на всей Латерре, – что ничуть не похож на отца и никогда не предаст свою планету, свое сословие, свою семью.

Так почему же у него сейчас дрожат руки?

«Это просто мертвое тело».

Так сказал его дед.

Д’Бонфакон-младший сжал руки в кулаки, пытаясь усилием воли унять дрожь. Глядя в открытые невидящие глаза отца, он ощутил бессильную злобу, стыд, отвращение и, прежде всего, гнев.

Этот человек покинул Марцелла, когда он был младенцем. Этот человек предпочел родительским обязанностям участие в «Авангарде» – печально известной организации мятежников и террористов. Жюльен изменил семье, мать Марцелла вскоре умерла от разбитого сердца, и тогда растить мальчика пришлось деду, который и заменил ему отца. Но главное: этот человек был в ответе за величайшую трагедию Восстания 488 года – взрыв на медном руднике, убивший шестьсот человек. Шесть сотен бедных, ни в чем не повинных людей.