Перестав буравить зеркало глазами, Сэндэл выпрямился во весь свой немалый рост, он был всего на двадцать сантиметров ниже своего лейтенанта, и, прихрамывая, отправился в лазарет. По армейским меркам он был довольно крупным человеком, но до Эбера ему было далеко. Да и в бою он, скорее, рассчитывал на ловкость и выносливость, нежели на силу.

По пути ему встретились солдат и корабельный механик, спешащие по своим делам. Они быстро отдали честь и двинулись дальше. Кажется, он видел скорбь в их глазах. Да, сегодня для неё был повод. Рота потеряла четырнадцать человек! У неё были и более тёмные времена, но таких потерь не было со времён её службы в рядах легиона. Все эти мысли не прибавили ему хорошего настроения.

Зайдя в медицинский отсек, он обнаружил, что его уже ждали.

– Капитан, а мы начали думать, что вы где-то в бессознанке рухнули, и нам пора идти… Идти вас искать.

Главный врач на корабле, Зэмба, всегда общался непринуждённо с любым человеком, невзирая на чин и статус. Это был среднего роста чернокожий мужчина, который, несмотря на операцию омоложения, всё же казался старым, а это значило, что ему уже немало лет. Капитан про себя отметил, что понятия не имеет даже, сколько приблизительно этому человеку. Шутки его, однако, были на любителя. Только одному из офицеров Сэндэла они всегда были по нраву. Но, к удивлению всех присутствующих, включая самого старого врача, ему хватило такта сегодня не говорить что-то из разряда «пора идти делать для вас похоронку» или «пора идти делить ваше имущество».

– Ложитесь на живот, капитан, – сказал врач и указал на хирургический стол.

– Сейчас сюда придут офицеры и командор, мне так будет неудобно проводить совещание. Я лягу на спину.

– Вы хотите, чтобы я проделал дырку в своём рабочем столе, а потом подлез снизу и делал операцию, сидя на корточках? – лицо Зэмбы оставалось невозмутимым, но капитан уловил ухмылки на лицах его помощников, хотя на тех были надеты маски.

Но старый хохмач не удержался и продолжил:

– Вообще стол можно регулировать. Я подниму его на столько, чтобы мне можно было стоять в полный рост, но вам придётся вещать из-под корабельных светильников.

– Я лягу на живот, – огрызнулся Сэндэл с ноткой железа в голосе.

Зэмба понял намёк и просто кивнул.

Операция началась, а через несколько минут начали подтягиваться офицеры.

Первым вошёл младший лейтенант Вальдемар, он же Вальдер, Кораблёв, тот самый человек, которому нравились шутки Зэмба. Ростом примерно как капитан, рыжие короткие волосы, гладковыбритое, невозмутимо-скучающее лицо, покрытое множеством шрамов, которые остались после сотен дуэлей в мензурном фехтовании. Обычно такие дуэли проводились в полном кожаном доспехе, закрывающем даже лицо, но Вальдер ограничивался только очками. За ним вошёл лейтенант Гриер Волтан. Смуглый, среднего роста человек худощавого телосложения с косичкой на затылке и короткой треугольной бородкой. В отличие от Вальдера, лицо Гриера всегда было освещено дружелюбной улыбкой и в целом выражало позитив с лёгкой примесью флегматичности.

То, что это именно они, капитан понял лишь по голосу, когда оба вошедших отдали честь, так как сам он находился в не очень удобной позе.

– Где остальные? – спросил Сэндэл.

– Уже идут, капитан. Мы немного раньше, – отозвался Вальдер.

– Подождём их.

Ещё примерно через пару минут вошли Эбер и капитан корабля Идрис Борнаэль. Или, как звала его команда и вся рота, командор. Он был ещё более худощав, чем Гриер, казалось даже, что он болезненно слаб и немощен, но всё это была лишь видимость. Немногие знали о его физических способностях. Взгляд его серых глаз, выражавших обычно лишь глубокую задумчивость, сейчас имел в себе ещё и печаль, которая отражалась на лицах всех присутствующих, кроме, конечно, Зэмбы, казалось, смотревшего на всё через призму чёрного юмора, и его помощников, которые от долгого общения с ним начали походить на своего начальника. Командор всегда носил головной убор, который выглядел как квадратная, плоская лёгкая шапка. Сэндэл не помнил, чтобы когда-нибудь видел Идриса без этой шапки. Это было как-то связано с его религией. Об этом он никогда не рассказывал, и никто его не спрашивал.