К полудню длинный обоз доставил палатки и постели. Воины могли хорошо выспаться: все, кроме часовых. Царь захватил все прилегающие дороги, контролируя позиции. Армии впереди оставалось только ждать, когда Филипп решит дать сражение.

Подъехав к запряженной волами повозке, нагруженной царскими шатрами, Александр велел:

– Мой поставьте здесь.

Молодой дуб над рекой давал тень, у берега виднелось озерцо с чистой водой. «Хорошо, – отметили про себя слуги, – нам не придется таскать воду». Александр любил купаться не только после сражения, но и, если это оказывалось возможным, до него. Какой-то ворчун сказал, что сын царя и после смерти будет любоваться собой.

Филипп сидел в своем шатре, принимая беотийцев, спешащих передать ему все, что они знали о планах врага. Фиванцы их угнетали, афиняне, клявшиеся помогать, только что публично продали Фивам; беотийцам больше нечего было терять. Филипп принял их ласково, выслушал жалобы, повторявшиеся из века в век, обещал восстановить справедливость и собственноручно записал все, что они рассказали. Перед сумерками царь поднялся на холм, чтобы оглядеться. Его сопровождали Александр, Парменион и македонский аристократ Аттал, следующий в командовании за Парменионом. Царские телохранители под началом Павсания ехали следом.

У их ног расстилалась равнина, которую какой-то древний поэт назвал «танцевальной залой войны», – так часто встречались на ней армии. Союзные войска греков растянулись от реки к южным склонам холмов, образуя фронт примерно в три мили длиной. От их вечерних костров поднимался дым, там и тут вспыхивало пламя. Еще не выстроившись для боя, они сбивались в стаи, как птицы разных видов, каждый город-государство отдельно. Левый фланг, обращенный к правому флангу македонцев, твердо закрепился на возвышенности. Филипп прищурился:

– Афиняне. Я, скорее всего, их оттуда выбью. Старику Фокиону, их единственному полководцу, который хоть на что-то годится, дали флот. Фокион слишком хорош, Демосфен не сможет оценить его по заслугам. На наше счастье, они послали Хареса, который сражается по книгам… Хм, да; нужно изобразить живописную атаку, прежде чем начать отступать. Афиняне проглотят это от старика, который может позволить себе потерпеть поражение. – Филипп наклонился и с ухмылкой потрепал Александра по плечу. – Но не поверят, если это проделает Маленький царь.

Александр нахмурился, потом его лоб разгладился. Он улыбнулся в ответ и вернулся к своим размышлениям о людском половодье внизу: так инженер, который должен отвести реку, ищет место для преграждающего вала. Аттал – высокий, с впалыми щеками, раздвоенной соломенной бородой и бледно-голубыми глазами – подъехал ближе, но тут же быстро осадил лошадь.

– Значит, – сказал Александр, – в центре разрозненные отряды, коринфяне, ахейцы и так далее. И справа…

– Лучшие. Для тебя, сын мой: фиванцы. Ты видишь, я не кидаю в твою тарелку объедки.

Река блестела в свете бледнеющего неба, окаймленная пирамидальными тополями и тенистыми платанами. За ними мерцали сторожевые костры фиванцев, расположенные в строгом порядке. Александр смотрел на огни с глубокой сосредоточенностью; на миг воображение нарисовало ему в этом отдаленном пламени человеческие лица, потом они растворились в плетении великого полотна.

– Очнись, парень, – сказал Филипп. – Мы увидели все, что нужно; я хочу есть.

Парменион всегда ужинал у царя; этим вечером к ним присоединился и Аттал, недавно прибывший из Фокиды. С неприятным чувством Александр отметил, что на часах стоит Павсаний. Эти двое, оказавшись рядом, всегда стискивали зубы. Александр поздоровался с Павсанием теплее обычного.