– Тяжко мне, – после долгого молчания сказал Дархан, растирая пятерней грудь. – Тяжко мне без брата моего Хэчу…

– Духи молчат об убийце, – покачал головой шаман. – Видно, есть на то своя причина…

– Но так продолжаться не может. – Дархан кивнул головой на дверь. – Уже все друг друга подозревают, Бугухай и Олбо вовсю друг на друга валят, Шалдой уже открыто меня обвиняет…

– Да, в любой момент свара может вспыхнуть. – Шаман засунул в рот трубку из можжевелового корня и выпустил в воздух клуб голубоватого дыма. У него сильно выступали передние зубы, и это придавало ему сходство с большой выдрой. Тонкие косички на бугристой, с изрядными проплешинами голове мелко подрагивали.

– Да прости мне мою неразумность, мудрый Эхэгу, – доверительно нагнувшись, чтобы не услышала даже Аю, прошептал Дархан. – А прекратить все пересуды надо. Потому что сейчас убийца затаился и ведет себя осторожно, не выдает себя. Пока на него может пасть подозрение, он и будет себя так вести. Значит, надо навести всех на ложный след.

Шаман поднял брови.

– И что же ты предлагаешь, хулан? – спросил он не без яда в голосе.

– Я предлагаю объявить, что брата моего Хэчу отравил злой дух, – глядя шаману прямо в глаза, заявил Дархан, – и именно потому мы не можем его найти, потому что он прошел невидимым, втерся между нами.

– Ты предлагаешь солгать шаману племени? – переспросил шаман, поджимая губы.

– Предлагаю. – Дархан тряхнул головой. – Но намерения у меня самые что ни на есть благие. Я предлагаю тебе солгать временно, выждать, когда убийца проявит себя, а затем все рассказать Совету. И готов подтвердить, что это я склонил тебя к своему плану. Только вот больше никому рассказывать нельзя: где больше двух пар ушей, там нет тайны.

– Неплохо придумано, хулан. – Шаман продолжал кривиться. – Да только мне потом придется ложь на ложь громоздить, искать этого несуществующего духа и кто его наслал. А шаманам лгать наш кодекс запрещает настрого.

– Есть ложь ради корысти и ложь ради спасения, – с готовностью согласился Дархан. – Духи – они такие вещи видят, все поймут. А там, глядишь, и найдем убийцу. А мы его обязательно найдем. Я, брат Хэчу, клянусь тебе духами предков, что однажды приду к тебе с именем убийцы на устах.

– Смотри, не шути с такой клятвой. – Шаман медленно кивнул. – Не нравится мне это. Но ты прав. Не отведем мы подозрения от порога – еще до весны все роды передерутся. И конец спокойной жизни племен.

Дархан только кивал, тянул к костру смуглые пальцы. Какое-то время оба молча смотрели в огонь.

– Я еще согласия не даю, – ворчливо сказал Эгэху, поднимаясь и беря посох. – Вот провожу хулана к предкам, буду камлать еще… Тогда и скажу.

– Это мудро, – согласился Дархан. – Я буду ждать.

Шаман вышел, впустив в юрту рой мелких, сразу растаявших снежинок. Дархан еще какое-то время посидел, потягивая настой брусничного листа и слушая, как вдалеке лают собаки, скрипит снег под ногами женщины, спешащей к своей юрте. Наконец Дархан встал, потянулся и сбросил свой халат. Отстегнул пояс. С женской половины уже давно не раздавалось ни звука.

– Иди сюда, жена моя Аю, – мягко позвал он. – Помоги мне снять сапоги.

Тэрэиты все-таки напали. Перешли по еще не стаявшему льду речку Шира, пересекли беспрепятственно земли мегрелов и напали на одно из стойбищ северной ветви племени – горган-джунгаров. Пожгли юрты, захватили табун и два десятка молодых женщин увели. Остальных – стариков, маленьких детей и воинов – убили.

Черный вестник прилетел в ставку хана, загоняя коня. Горган-джунгары, собрав четыре сотни воинов и не дожидаясь ханского вестника, сами выступили, лавиной прокатились по землям мегрелов.