– У тебя из затылка вытащила, – сообщила она и положила гвоздь на тумбочку.

Из затылка?.. Шутка, что ли? Он хотел рассмеяться, но тронул рукою голову и нащупал под волосами глубокую влажную отметину. Губы издали бессмысленный шлепающий звук. Женщина наклонилась ниже, к самому его лицу.

– Знаешь, кто я?

– Нет…

«Нет, нет…» – резонировало внутри головы.

– Я – Анастасия.

«…асия …асия …асия…» – гулко отдалось в черепе.

– Зачем он это сделал, не знаю, – чуть не плача, пробормотал Арсений. – Фарн…

Анастасия протянула ему чашку с кофе. Обжигаясь, он сделал глоток.

– Я вспомнил! – закричал Арсений, чашка дрогнула в руке, и кофе пролился на постель. – Вспомнил! Этот гад взял крестик! Мой крестик на цепочке, серебряный, на шее у меня был…

– Дорогой крест?

– Нет, нет, самый обычный… серебряный… но весу в нем – ерунда.

– М-да, не слишком много информации, – усмехнулась Анастасия. – Надеюсь, Барсик нам поможет. – Она погладила Арсения по щеке. – Плохо тебе, да?

Анастасия бесцеремонно стала стаскивать с него одежду. Арсений посторонился, ожидая, что она уляжется рядом с ним. Дрожь возбуждения пробежала по телу. Но ничего из того, что так услужливо нарисовала его фантазия, не последовало. Странная гостья извлекала из-под пелерины литровую стеклянную банку, на три четверти наполненную густой желтой мазью, и, зачерпывая ее горстями, принялась втирать в тело Арсения. Мазь была горячей и жидкой, но тут же впитывалась в кожу, вызывая легкое жжение.

– Это защита, – объяснила Анастасия. – Тебе, мой мальчик, предстоят нешуточные испытания.

Белкин, как всегда, поднялся поздно. И, как всегда, в дурном расположении духа. Мерзкий осадок вчерашнего (водка, «наезд» налоговой инспекции) смешивался с предвкушением сегодняшнего (запах горелой ветчины, предстоящая встреча с директором «Архангела»). Он уже не мог отличить одно от другого. Призрачный запах тухлятины преследовал постоянно. Да нет, вовсе не призрачный, а вполне реальный запах: из розовой новенькой раковины смердело совковой канализацией. Белкин вывернул кран до отказа, пытаясь струей воды забить идущую из стока вонь. Фонтан брызг обдал лицо.

«Гадость вот-вот случится», – подумал Белкин, снимая халат с вешалки. Но какая именно гадость – не знал. Знал другое: предчувствие его никогда не подводит. Если отчетливо, как телетайпная лента, проносится мысль в мозгу, значит, так и будет. Говорят, бабка его славилась провидческим даром, умела кровь заговаривать. Сын ее на войне погиб, так в ту минуту, как пуля его настигла, она накрыла черной тряпкой зеркало, а второе, незакрытое, треснуло само собой.

– Мерзкий денек, – пробормотал Белкин, входя на кухню и морщась от запаха.

Инспектируя, заглянул в мусорное ведро. Так и есть! Два ломтя великолепной ветчины обратились в угли. Но кто ценит его труды! Кто ценит деньги и вещи, приносимые добытчиком в дом!

Белкин плюхнулся на свое место. Танчо сидела напротив, попивая кофе из крошечной фарфоровой чашечки.

– Как поживаешь, принцесса? – Он по-прежнему обращался к дочери, как к маленькой девочке.

– Нормально.

Она старательно изображала взрослую, напяливая на себя самые немыслимые тряпки, благо папашины деньги позволяли. Интересно, чтобы она запела, если бы за любой дрянью надо было бы стоять в очереди часа по три, как это делал Белкин в молодости? Впрочем, в Питере еще можно было кое-что достать. А вот в провинции…

– Когда экзамен?

– Завтра.

– Сдашь?

Танчо пожала плечами.

– Когда я заваливалась? Помнишь такое?

Самоуверенная, вся в него. Ирина, та только орать умеет, но при малейшей неудаче ударяется в панику и прячется за мужнину спину.