Порой случай приводит людей прямо туда, где им нужно быть. В другое время события переплетаются, словно нити в полотне, накладываются друг на друга, и общий план искажается; так на изнанке гобелена ровные линии рисунка стягиваются и превращаются в изломанные странные границы, соединяющие героя и злодея, сливающие воедино небо и море. Потом Элис вспоминала тот день и каждый раз убеждалась: именно там, на кладбище, все и началось. С того мгновения, как она увидела приоткрытую дверь, каждое ее движение, каждая ее мысль были учтены и стали частью чего-то огромного и древнего, гораздо старше ее самой. Портной из Глостера в книжке Беатрис Поттер чуть не потерял все, что имел, из-за мотка шелковой пряжи вишневого цвета, из-за единственной нитки, без которой не мог закончить вышитый камзол для мэра. Впоследствии, когда ход событий прояснился, перед мысленным взором Элис вытянулась длинная шелковая нить, ведущая к той двери – на другую сторону картинки, где нет правил, где нечто готово пробудиться к жизни.

Разумеется, тогда у нее не было подобных мыслей. Они появились позже, вместе с Джинни и Джо. А в тот день она просто толкнула дверь и ступила на кладбище, где царили мир и покой. Могилы содержались в порядке, их окружали кусты и цветущие деревья. Два надгробия покосились и наполовину ушли в землю, но не выглядели заброшенными, а походили на усталых, полных достоинства стариков, присевших на траву. На других могилах росли цветы – наверное, за ними ухаживали родственники. О да, это было приятное место.

У самой стены Элис увидела цветущую рябину и темный по сравнению с ней тис, а между ними – надгробие, заросшее зеленью. Захотелось узнать, чью это могилу, прикрытую плющом, так красиво, словно специально посаженные, обрамляют два дерева.

Элис подошла ближе. Имени она не увидела, но по изяществу памятника предположила, что здесь похоронена женщина. Плиту венчала простая скульптура – полуоткрытые ворота, свободно болтающиеся на петлях, с надписью: «То, что во мне, помнит и никогда не забудет». Элис потянула в сторону стебли плюща, чтобы рассмотреть надгробие целиком. Корни уходили глубоко, но они высохли и легко вывернулись из земли, открыв буквы в изножье плиты: «Розмари Вирджиния Эшли. Август 1948». Могила оказалась более современной, чем можно было подумать.

Элис поискала еще – не написано ли там, была ли Розмари замужем, от чего умерла, кто пообещал никогда не забывать ее, возлюбленный или супруг? Но больше ничего не нашла и вернула на место сдвинутый плющ. Она решила, что неправильно оставлять могилу открытой, словно рана.

Задумавшись, Элис перекладывала сухие плети и в первый момент не обратила особого внимания на небольшой металлический предмет, попавшийся под руку среди листьев. Сначала она приняла его за кольцо от банки кока-колы – предмет был легким и острым по краям, с маленьким отверстием, как будто этот кусочек металла должен к чему-то крепиться. Наросший мох не помешал прочесть надпись: «Розмари. На память».

Сердце забилось быстрее. Конечно, это не совпадение, а та самая Розмари. Ее подвеску оставили на могиле после погребения. Может быть, прицепили к венку или букету. Находка сделала образ загадочной покойницы более реальным и более печальным. Элис поколебалась, не вернуть ли подвеску на могилу, потом пожала плечами и положила ее в карман, не задумываясь над тем, что делает, и не ища объяснений; точь-в-точь как кот, который стащил последнюю шелковую нить вишневого цвета у Портного из Глостера.

Придя домой, Элис заварила чай и взяла чашку в кабинет (стол, стул, мольберт, проигрыватель и кипа пластинок, окно выходит на север), вытащила из плотно набитого стенного шкафа бумагу для акварелей и принялась за работу. Ее увлекла идея, пришедшая в голову по дороге из Гранчестера, и вот теперь замысел воплощался, линия за линией, ясно и четко. Штрихи становились толще, и рисунок приобретал глубину, появлялись тени, солнечный свет, пышная листва.