«Тропический лес. Какое-то племя полуголых мужчин и женщин. Темноволосая, приземистая туземка, хорошо беременная по виду… Я?» – увиденный образ показался Ане незнакомым, но где-то в глубине подсознания возникло стойкое чувство, будто она смотрится в зеркало. «Маленькая девочка. Очень маленькая, еще так неуверенно бегает. Дочь? Моя дочь?!». Аня на мгновение расчувствовалась, едва не до слез. «Муж. Он есть? Есть. Или нет? Погиб? Отверженная? За что?!». Живые картинки из того самого «что-то» начали выстраивать в стройный ряд, позволяя понять суть происходившего. Или происходящего? В общем-то не важно. Важно, что стройность картинок, как и стройность мыслей, позволяли Ане приблизиться к какой-то загадке, которую ей, по-видимому, предстояло разгадать.

Аня действительно была туземкой. Тропический лес, полный висящей в воздухе влаги, диковинных растений, чуднЫх птиц, зверей и гадов, любезно приютил Анино племя, дав им вид на жительство возле небольшой речушки. По одну сторону реки было само племя, а по другую жили те, кто племенем был отвергнут. Кардинальные решения старого вождя-маразматика, кашлявшего кровью и стоявшего одной ногой в могиле, увы, не обсуждались, сколь бы абсурдными они ни были. И Аня почему-то оказалась не по ту сторону реки. Что-то случилось с мужем. Что произошло и при каких обстоятельствах, было не понятно. Но понятно одно: с гибелью мужа Аню, на сносях, с маленькой дочкой на руках, немедля переселили прочь от общей кормушки.

Было очень тяжело. А с рождением сына стало еще тяжелее. Не хватало еды, молока и не было крова. Благополучный речной берег совсем не помогал тем, кто был по ту сторону лесной жизни. Приходилось рассчитывать на себя и на таких же несчастных, коих на проклятом берегу было совсем не много. Голод, травмы и болезни лихо косили ряды отверженных, в основном женщин. Так дальше жить нельзя! Жить нельзя…

Ранним и погожим, совсем не добрым утром, Аня-туземка взяла своих детей, усадила их на берегу реки, на самом видном месте, надеясь, видимо, на милость высших сил и человечность бывших соплеменников, а сама отправилась в самую гущу леса с одним ножом. Дети: девочка что-то около трех лет и мальчик, которому еще не было года, послушно сидели в ожидании матери. А она сама, что было силы, побежала вглубь леса, отчаянно сражаясь с острыми листьями и колючими кустами. Сколько она бежала – она не знала, сколько хватило сил.

Окончательно обессилив, Аня-туземка опустилась на колени и стала плакать. Нож, молнией сверкнувший в ее руках, быстро опустился в район локтя и крепко резанул левую руку до самого запястья. Да так крепко, что рука повисла безжизненной плетью. Кровь струилась ручьями, унося жизненные силы и остатки надежды. Еще один взмах! Дикая боль в животе и обжигающий поток крови. Потом удар, еще удар, еще… В грудь, туда, где все еще билось истерзанное сердце. Небеса, внезапно разверзшиеся проливным дождем, смывали горькие слезы с ее бледного лица. Будто бы высшие силы прощались с ней, смывая грех с ее души. И оплакивали незавидную участь брошенных и обездоленных детей, оставленных на произвол судьбы-злодейки ею, Аней-туземкой.

Аня, уже та Аня в ночнушке и тапочках, стоявшая подле своего рыжего инквизитора, горько плакала.

– Что случилось с моими детьми? – сквозь слезы спросила она.

– Мальчик погиб. А девочка смогла спастись, – равнодушно отвечал Рыжий, которого, казалось бы, трагедия, развернувшаяся на глазах безутешной матери, аж никак не трогала, – спустя две недели ваш вождь наконец-то отправился к праотцам. А его сын и преемник по такому случаю воссоединил племя. Так твоя дочь и спаслась. Она, кстати, простила тебя. Долго злилась, но простила.