Чудь-озеро

                                    Ивану Антоновичу Ефремову, выдающемуся

                                    писателю-фантасту, посвящается.

1.

Клубы пара, вырвавшись из открывшейся двери бани, стоявшей на отшибе, на уступе берега реки, рванули было ввысь, в морозное чистое уже вечернее небо, но тут же, намертво схваченные холодом, упали на землю в виде пушистых снежинок, свидетельствуя, что мороз нешуточно взялся за свое зимнее дело. Из распахнутой двери выпрыгнул совершенно голый человек, промчался десяток метров до ближайшего сугроба, нырнул в него, тут же выскочил и опрометью кинулся обратно. У подходивших к бане по узкой вытоптанной в снегу тропинке четверых разновозрастных человек, несущих под мышками березовые веники и видевших все это собственными глазами, даже захватило дух.

– Ну, Никодимыч дает! – с восхищением сказал один из них, идущий первым, самый старший из четверых, – никакой черт ему не брат! Повезло тебе, Петрович, – с завистью продолжил он, повернувшись к идущему сразу за ним немногим более молодому второму, – и как тебе только удалось заполучить его в свою экспедицию? Я и так, и этак пробовал к нему подлизаться. И сколько народа к нему с такими же предложениями подваливало – не перечесть. Ан нет, полный отказ! А ты только появился – пожалуйста, он сразу к твоим услугам. И чем ты его берешь?

– Лаской и внутренней смазкой! – засмеялся второй, – а если серьезно, моя геологическая партия запланирована была еще два года назад, уже тогда разрабатывался маршрут. И я сразу же связался с Никодимычем и заручился его согласием. Уходим надолго и далеко, тут нужен не просто надежный, а очень надежный тыл.

– А кто он такой, этот Никодимыч? – раздался сзади молодой звонкий голос, – и почему с ним все носятся, как с писаной торбой?

– Это кто там голос подает? Твои стажеры? – не оборачиваясь, спросил первый, и, не ожидая ответ, продолжил: – это сейчас они, молодые, такие прыткие. Не нравится им – писаная торба для них, видишь ли, этот Никодимыч!

– Ничего, оботрутся быстро, – усмехнулся второй, – через недельку-другую петь будут совсем по-другому!

– Он ничего плохого не имел в виду, – тут же, оправдываясь, подал голос второй стажер, – просто интересно, почему у нас все довольны тем, что этот загадочный Никодимыч идет с нашей партией.

– Скоро узнаете, – заметил начальник их партии, – впрочем, мы уже пришли. Добро пожаловать в настоящую деревенскую баню, коих на Руси осталось совсем мало. Городским все больше ванну и душ подавай, вишь ли! А вот следующая настоящая баня будет вам не скоро, может, через полгодика…

С этими словами вся четверка скрылась в дверном проеме бани.

Раздевшись в теплом достаточно просторном предбаннике и захватив с собой шайки, новоприбывшие быстро перешли в следующее, заполненное паром, помывочное отделение. Народу здесь было немного – местные знали, что на завтра намечен уход сразу трех больших геологических партий, собравшихся в поселке, и что перед уходом геологи обязательно, по давно заведенной традиции, пойдут ополоснуться. Поэтому, чтобы не создавать излишнюю толкучку, никто из местных сегодня в баню не шел, и тот из геологов, кто любил парилку, сегодня отрывался по полной. Но к вечеру здесь осталось лишь несколько особых любителей острых парильных ощущений, да к ним присоединилась пришедшая последней четверка.

Вскоре молодежь, а следом за ними и старшие, оказалась в парном отделении. Сухой жар сразу же ожег лица, с непривычки стало нечем дышать.

– Да вы ложитесь на полки, которые пониже, здесь не надо геройствовать, – раздался немного хрипловатый, но доброжелательный голос человека, лежавшего на самой верхней полке, в немыслимо адской жаре.