XV век, по мнению Грабаря, был представлен исчерпывающе, а вот в показе иконописи XVI–XVII веков экспертная комиссия проделала «ощутительную брешь», запретив вывезти на выставку иконы строгановской школы, отобранные из Третьяковской галереи. Грабарь пояснял, что в Историческом музее и особенно на Рогожском кладбище[682] есть «гораздо более высокие образцы этой школы», но они происходят из частных собраний. Некоторые из бывших владельцев живут за границей и могут потребовать свою собственность назад, поэтому и были выбраны иконы Третьяковской галереи, «из собрания, свернутого уже в течение ряда лет и недоступного для обозрения», услужливо напомнил он. Поскольку без строгановской школы никакая «научно оправданная» иконная выставка немыслима, Грабарь настаивал на восстановлении в списке всех ранее отобранных икон строгановской школы, кроме работы Василия Чирина «О Тебе радуется». Икона Чирина осталась дома, но из четырех запрещенных к вывозу икон строгановской школы из собрания Третьяковской галереи Грабарю удалось отстоять две: работу Никифора Савина «Беседа Свв. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста» («Добрые плоды учения», инв. 48)[683] и икону «Похвала Богоматери, с праздниками» (инв. 39)[684]. Требуя восстановить в списке запрещенные к вывозу древние иконы, Грабарь предлагал сократить число памятников XVIII и XIX веков, так как после изъятий, проведенных экспертной комиссией, создалось «впечатление ничем не оправданной диспропорции». Возможно поэтому, несмотря на отсутствие препятствий к их вывозу, за границу не поехали две иконы XVIII века поморских писем из ГТГ, первоначально отобранные Грабарем для показа[685].

В наши дни вывоз произведений искусства из российских музеев для показа на заграничных выставках является нормальной практикой. Страх и паника, которые сопровождали подготовку заграничной иконной выставки в 1928–1929 годах, были связаны с недоверием интеллигенции руководству страны, которое, находясь в тисках валютного кризиса, начало распродавать музейные сокровища. Печальный опыт Эрмитажа свидетельствует о том, что сопротивление интеллигенции не смогло бы спасти иконы, если бы на них в то время нашелся покупатель, готовый платить цены, сопоставимые с миллионами, потраченными Меллоном на покупку шедевров Эрмитажа[686]. Несмотря на это, не стоит считать бесполезным противостояние интеллигенции планам Гинзбурга, Грабаря и Анисимова. Организаторы выставки ощущали давление, создавшееся в результате борьбы за иконы, и вынуждены были идти на уступки. Так, за границей выставили только тринадцать икон Третьяковской галереи (прил. 11 № 9–21) вместо двадцати пяти, которые первоначально отобрал для выставки Грабарь. Из одиннадцати запрещенных к вывозу икон галереи ему удалось заполучить только три. Вместо десяти отобранных икон Русский музей послал восемь (прил. 11 № 1–8). Тот факт, что многие ценные произведения древнерусского искусства остались дома, приобретает особую важность в свете неоспоримых доказательств того, что «Антиквариат», несмотря на подписанные протоколы о возвращении экспонатов на родину, предпринял попытки продать иконы с выставки. Иконы, которые не поехали в затянувшееся на годы турне, избежали порчи, связанной с многочисленными дальними перевозками, проходившими порой, как покажет дальнейшее повествование, безо всякого сопровождения.