Наконец-то к уговорам присоединился и Уин.

– Честное слово, – добавил он. – Мне еще год учиться, чтобы меня подпустили к гнездам на Орлиной Голове. А здесь грифоны на расстоянии вытянутой руки. Я об этом всю жизнь мечтал!

Стражник сердито запыхтел, угрюмо посмотрел на него, потом на меня и все же буркнул:

– Ладно, проходите, пока никто не видит. Но к грифонам, парень, слишком близко не подходи. И тут же назад!

Он приоткрыл массивную створку, и мы скользнули в щель. В ноздри сразу ударил запах свежего сена, за последнее время ставший родным. Я невольно улыбнулась и смело направилась к проходу между загонами.

– Идем, Закат облюбовал себе один из дальних загонов. Вот тут у нас живет Кусачка…

Оглушительный клекот заставил меня замолчать. Я растерянно посмотрела на Кусачку, который впервые на моей памяти издавал такие громкие звуки. Больше того, он встал на задние лапы, передние упер в верхние доски забора, выпустив длинные острые когти, и злобно щелкнул клювом на Уина.

Побледнев, друг прижался спиной к закрытой створке ворот.

– Да не бойся, – успокоила я. – Он так взятку выпрашивает.

– В-взятку? – заикнулся Уин.

Наверное, в его воображении нарисовалась оторванная нога нерадивого студента.

– Яблоки, мясо, – пояснила я. – Говяжью вырезку любит и сливки. Губа у него не дура. Клюв, вернее. Давай, не трусь.

Но стоило Уину сделать робкий шаг вперед, как на «сцену» вышел Гордец.

Обычно он игнорировал людей в авиарии – гораздо больше его увлекали попытки разорвать сетку и выбраться наружу. А те, кто менял ему подстилку и наполнял кормушку, – это так, вошки какие-то. Поэтому было страшно удивительно, что он со смертельной грацией хищника приземлился на небольшую площадку перед загонами, распахнул гигантские крылья, забил львиным хвостом по земле и угрожающе заклекотал на Уина.

Моего бедного однокурсника как ветром сдуло из авиария. Я даже окликнуть его не успела.

– Что тут происходит? – нервно сунулся внутрь стражник. – Эйри, все хорошо?

Я растерянно оглянулась на грифонов. Гордец как ни в чем не бывало взлетел обратно под «потолок» и принялся кромсать сеть. Только Кусачка все еще высовывал шею из своего загона.

– Все просто прекрасно, – мрачно ответила я.

Стражник скрылся. Обращаться к Гордецу не было никакого смысла, поэтому я с упреком посмотрела на Кусачку.

– Я, значит, вам лакомства тайком таскаю. А вы, неблагодарные, решили моего друга отпугнуть?

– Уру-ру, – сказал грифон.

Н-да. Трактуй как хочешь.

Я вздохнула и попыталась пройти мимо, но Кусачка ткнулся в меня головой, не пуская в проход. Большой карий глаз уставился на карман с пирожком.

– Унюхал, разбойник. Не дам. И потому, что ты Уина напугал, и потому, что вам, оказывается, нельзя сладкое.

Кусачка обиженно щелкнул клювом и оттолкнул меня лбом к воротам, взлохмачивая коричневые перья. Дескать, проваливай и без вкусностей не возвращайся, а то не пущу.

– Ты нахал, – сурово отчитала я. – И попрошайка!

Глаз продолжал смотреть на карман.

– Ох, святые воды Фиреннэна! – простонала я. – Ну на, на.

Пойманный в воздухе пирожок исчез в бездонной глотке грифона. Хотя лакомства было на «один зуб», Кусачка заурчал и тут же спрятался.

Бандит.

Я медленно пошла по проходу, разыскивая Заката. Настроение окончательно испортилось. Как будто мало было некрасивой сцены в столовой, боги ниспослали мне еще и этот спектакль с грифоньими оболтусами. Что на них нашло сегодня? Почему при мне подобного не случалось ни разу? Ревность такая у грифонов, что ли? Ладно, понимаю еще, Кусачка взбесился, а Гордецу всегда на меня было плевать. Он-то с чего взбеленился?