Так... Я хочу запомнить его внешность...

Нельзя давить людей, нельзя похищать их! Я очень хочу, чтобы он был наказан за весь ужас, что я пережила и проживаю сейчас.

Ловлю детали его внешности.

Грубоватая, с резкими изгибами линия челюсти... Или, может, высокий ворот чёрной водолазки на контрасте даёт такой эффект.

Жёсткий подбородок.

Губы... не полные, не тонкие... чётко очерченные, правильной формы... не яркие... не бледные...

Мой взгляд перескакивает выше. Стрижка короткая, «армейская». На лбу горизонтальная напряжённая морщинка. Волосы тёмно-русые. Нос с едва заметной специфической горбинкой... и... как у папы! Когда-то был тоже сломан? Но почти незаметно. Лишь чуть-чуть огрубляет общий образ и добавляет возраста. Скулы... выраженные, но не слишком большие.

Молодой... Но уже не парень. Мужчина. Старше Макса.

Таких лиц тысячи, если вычесть глаза! А глаза очень живые, внимательные, тёмно-тёмно-зелёные, глубокого аквамаринового оттенка. Я легко забуду его лицо. Глаза – не забуду никогда.

Как загипнотизированные, мы, не двигаясь и не моргая, сцепились взглядами и растворяемся, изучая друг друга.

На стене тикают часы...

– Мне страшно... – шепчу я.

В его взгляде сочувствие и сожаление. Или я полная дура и ничего не понимаю во взглядах! Наверняка так и есть.

А прикосновения у него очень бережные. От его прикосновений не хочется помыться, как должно быть в этой ситуации.

И этот его совершенно неуместный и шокирующий поцелуй в ладонь... Что это было?

Какой же ты странный, мой похититель!

И мне, как дуре, кажется – вот я его сейчас попрошу отвезти меня к папе, и он отвезёт...

– Как тебя зовут?.. – шепчу я.

Ты дура, Ника, дура... Какая же ты дура! Ну какой похититель скажет своё имя?

Его губы вздрагивают, словно он хочет ответить. Но тут же сжимаются в рассерженную линию. Нахмуривается. Отводит глаза.

– Меня зовут Ника... – зачем-то говорю я срывающимся голосом. Пытаюсь поймать его взгляд. Не хочу быть безликой для него. Может, если он почувствует меня, то не станет обижать, не сможет...

Опять наворачиваются слёзы от страха и беспомощности.

– Как тебя зовут?.. – отчаянно и тихо спрашиваю ещё раз.

Шевелит коротко губами, но я не могу понять.

– Почему ты не говоришь со мной?

Словно привычным движением немного оттягивает вниз ворот водолазки. Сначала мне кажется, что под водолазкой ещё одна, только чуть помятая и с рисунком. А потом я понимаю, что это... тело! Шея в глубоких шрамах... забитых тату! Меня передёргивает... Резко отстраняюсь, вжимаясь в стену спиной. Я как будто на себе чувствую, как появлялся каждый этот шрам.

– Господи!!

Прикрываю свою шею ладонью, пытаясь избавиться от этих навеянных не своих ощущений. Какой кошмар!

Его взгляд темнеет и... теряет свою глубину. Словно выключается. Лицо становится равнодушнее. Спокойнее. Беспристрастнее. Отпускает ворот. Упругая ткань прячет шрамы. Опускает глаза, нервно проводя по волосам пятернёй.

– Ты не можешь говорить?..

Чуть заметно кивает.

– Очень жаль... – рвано вздыхаю я, шмыгая носом.

И мы снова молчим. Теперь уже не глядя друг на друга.

Неожиданно протягивает мне руку, словно прося мою. Неуверенно вкладываю трясущиеся пальцы. Сжимает. Переворачивает ладонью вверх. И указательным пальцем второй руки медленно рисует на моей ладони.
С...
А...
Ш...
А...

– Саша... – коротко и нервно пытаюсь улыбнуться сквозь слёзы.

Он задумчиво смотрит на мою ладонь. И, немного посомневавшись, рисует снова.
Ь...

Мягкий знак?..

Собака опять срывается на лай, и я машинально дёргаюсь, вырывая руку и обнимая себя за плечи. Встаёт. Кивает мне на деревянную лестницу наверх.