Классическая загадка. И дело здесь не столько в такте и тактике «литературной схватки», но – бери выше – во всей стратегии поэтического поведения. В ней не место для выяснения кто лучше: «ваши немцы» или «наши французы»? (Разумеется, «наши», мы-то, французы, это хорошо знаем!), нет, место – всем. То есть, всему достойному, высокому.

И загадка классическая, и стратегия великая…

***

В знаменитой литинститутской общаге 70-х, где мы не только пили-гуляли, порой занимались кое-чем ещё, в основном литературно-поэтическим, однажды, во время бессонницы, я с моим другом, ныне состоявшимся поэтом и писателем, а тогда начинающим сочинителем В.А., делившим со мной крохотный отсек общаги, задались глупейшим вопросом, приведшим, как это не дико, к литературоведческому открытию.

Стоит поведать…

Не спалось. Шёл пятый час утра, в шесть мы должны были выезжать на перекладных в незабвенный центральный бассейн, куда нам давали бесплатные талоны. Туда, наряду с нами, были прикреплены ещё два учреждения – Большой театр и Генштаб. Там, после пары километров плавания, а потом отдыха в «генеральской» парилке, мы выходили на лекцию как новенькие, даже и злоупотребив накануне.

То есть, спать уже не было смысла. Я взял потрёпанный томик Тютчева из нашей, непонятно как образовавшейся «библиотеки», состоявшей из разрозненных книг Пушкина, Лермонтова, того же Тютчева, нескольких мелких книжечек современных поэтов, и стал перечитывать. Когда добрался до стихотворения «Фонтан», меня словно прошибло – да как же я не замечал прежде, что это чистейшей воды графомания! В те времена любой чиновник считал чуть ли не долгом дать «красивое» описание в стихах этого европейского чуда – фонтана. Или, по-русски, водомёта.

Но несколько строк из этой «графомании» всё равно странно встревожили. Я чуть ли не криком оторвал моего друга от вялого чтения какой-то современной книжонки и поделился догадками. Он тоже задумался. Это была концовка «Фонтана»:

«…как жадно к небу рвёшься ты!..

Но длань незримо-роковая,

Твой луч упорный преломляя,

Сверкает в брызгах с высоты».

– Давай подумаем, один хрен делать нечего – сказал я другу – что это за длань такая? И о чём вообще писал поэт? Если просто о фонтане, графомания. Но ведь не похоже, очень даже не похоже на то, чтобы гениальный поэт вдруг занялся провинциальными поделками «на тему».

– Да-а, не похоже… – ответил друг – давай думать…

***

После доброго получаса перебора вариантов, мы каким-то чудом вышли на предположение о том, что это – о поэтическом творчестве. Причём не о любом творчестве, но о лирических – именно лирических! – шедеврах.

Сейчас это кажется очевидным, но тогда… вообще непонятно почему мы вышли именно на лирику и предположили (благодаря Тютчеву, быть может, который в основном лирик), что каждому, даже самому большому поэту положен свой предел, и любой водомёт лирики, рвущейся ввысь, в бесконечность, поджидает та самая «длань незримо-роковая».

Мы, наглые молодые верхогляды (а на кой чёрт поэту быть низкоглядом?), начали с самых вершин русской лирики. Тем более, в нашей «библиотеке» были лишь три вышеупомянутых классика. Остальное – случайный проходняк, занесённый к нам неизвестно кем, когда и откуда.

Наша задача была, образно говоря, «выдрать жалко из пчёлки». То есть, отобрать именно те шедевры, без которых и Пушкин, и Лермонтов, и Тютчев теряли бы свою бессмертную кинжальность и ядовитость. Были бы просто прекрасные поэты, прозаики, эпики, но не бессмертные лирики! Лирика – главное жало поэта.